Проза «5. Солдатская Любань. 1942. В деревне. 1941»

­В деревне. 1941г.

  С уходом мужиков на фронт, некогда людное и шумное село, как-то сразу осунулось, погрустнело.
  На улицах стало безлюдно. Будто жизнь замерла, приостановилась. Не было того прежнего привычного людского гомона, разухабистых песен молодёжи на вечеринках, казалось, что всё окунулось в пустоту и мрак, паники и растерянности не было, но в души людей поселилась боль и тревога за жизнь близких, ушедших на фронт, за судьбу Родины. Каждый независимо от возраста понимал, что настало трудное, тяжкое время. Война - это как большой пожар для страны. Пожар беспощадный и долгий.

  Помнили ещё в деревне белобандитские расправы с жителями в гражданскую, помнили и надеялись, что не допустят немца так далеко, до Сибири, все равно побьёт его Красная армия, не допустят и мужья, ушедшие на фронт.
  Помнили сельчане и пожар в 28-м году, когда осенним ветреным днём из-за шалости детей с огнём загорелась деревня с ветреной стороны, головёшки бросало на сотни метров по ветру. Основная масса людей находилась в поле, и тушить пожар практически было некому. Люди, увидев пожар, побросали все полевые работы, и кто как мог, прибежал в деревню тушить пожар подручными средствами, но бушующее огненное море потушить было невозможно.
  Спасти практически ничего не удалось. Выгорела вся нагорная часть деревни, некогда красивая, с широкими и прямыми улицами, застроенная добротными пятистенными домами с резными наличниками на окнах. Большинство усадеб были огорожены крытыми въездными воротами и входными калитками, с бревенчатыми амбарами и надворными постройками, со многими посадками - декоративными и плодоносящими. За один день, к вечеру, вся деревня превратилась в чёрную, зияющую зловещей темнотой пустошь.
  Люди долго и трудно выходили из этой трагедии, это была трагедия для многих жителей деревни, которые своим трудом из поколения в поколение возводили и поднимали своё хозяйство, строили дома - чтобы жить.
  И как всегда бывало на Руси - ближний помогал ближнему, так и в то время: помощь пришла из соседних, близлежащих сёл, помогали всем кто, чем мог: кто лесом, кто своими трудовыми руками, кто тем, что присылал погорельцам продукты, в основном картошку и хлеб, а кто и делился последним из зимней одежды. Так уж испокон века повелось, что Русь жива скорбью и лихом, и в дни лихолетья самый бедный отдаст с себя бедствующему самое последнее, что он имеет. И тогда тоже стараниями людей и помощью из государственной, социалистической казны нагорная часть деревни была за два-три года почти полностью восстановлена, поднята из пепла и гари. Вот и сейчас, знали сельчане, что всем миром одолеют врага, кто с оружием в руках на фронте, а кто здесь своим трудом на полях да фермах.
  
  ′К началу войны в Новообинцевском сельсовете было пять колхозов: "Комсомолец", "Красноармеец", "Красный Путиловец", "Заречный Трудовик", Степной Трудовик". Почти с первых дней войны председатели всех колхозов были призваны в действующую армию. Их заменили женщины. А ранней осенью 1941 года, после окончания полевых работ, от всех этих колхозов была сформирована большая группа молодых пятнадцати-семнадцатилетних ребят и девчат и послана на учёбу на курсы трактористов, в МТС, в соседнюю деревню, чтобы за зиму подготовить механизаторов, готовых выполнять работу ушедших на фронт трактористов и комбайнёров. Все эти ребята были молоды, полны решимости и энергии′. (1)
  
  Прасковья, рано утром, приготовив завтрак, будила старших сыновей, Николая и Фёдора:
  - Вставайте, ребятки, уже петухи скоро закукарекают, на работу пора, да и на учёбу ещё поспеть надобно, на курсы-то.
  Старший Николай семнадцати лет, рослый и крепкий парень, на целую голову был выше отца, два раза ездил в райвоенкомат, просился на фронт - с отцом воевать рядом.
  - Молод, парень, вижу что большой, но возрастом пока не подходишь. Подожди, на следующий год призовём, успеешь ещё, навоюешься, учись пока на тракториста, а потом может, в танкисты пойдёшь, а может ′бронь′ получишь! - Говорил военком.
  ′Бронь-бронь′, нужна мне эта ′бронь′? На фронт идти надо′ - думал Николай.
  Средний Фёдор, ростом был мал для своих пятнадцати лет, полтора метра всего, но крепенького телосложения, часто подтрунивал над Николаем. Вот и сейчас за завтраком:
  - Коль, вот нам бы с Генкой от тебя сантиметров пятнадцать росту забрать, мы б с тобой одного роста были, тогда бы и мне и тебе в тракторе удобно было бы сидеть. А так с твоим ростом тебя в танкисты не возьмут - голова из башни будет торчать и в кавалерию, как отца, тоже не возьмут, ноги длинные. Только в пулемётчики, сила у тебя есть пулемёт носить. А может, и командиром будешь! Да, Коль?
  - Ладно, болтать-то. Поели, ну и пошли коров кормить, а то ещё в Шелаболиху на занятия опоздать не хватало.
  Серьёзный был Николай, ответственный.
  Встав из-за стола, Николай вышел из дома, Фёдор догнал его уже возле калитки. По дороге к ним присоединился старший сын дяди Архипа, двоюродный брат Иван, одногодок Фёдора. Немногословный и всегда немного угрюмый Иван был заядлым рыбаком. В рыбалке равных ему было не много, даже взрослые деревенские мужики, лучшие рыбаки села, признавали в нём себе ровню по умению и удачливости в рыбной ловле. Отец Архип, работавший кузнецом, тоже был настоящий рыбак, но Иван, которого он начал приучать к рыбацкому делу почти ′с пелёнок′, обогнал его в этом деле уже к годам четырнадцати. Это была его страсть, его призвание.
  Братья первыми поздоровались с Иваном:
  - Привет, Иван, чё это ты такой хмурной-то? Не выспался, что ли?
  - Не выспался, не выспался. Выспался! Вчера с Генкой перемёты ставили, да мордушки ещё в затоне установили. Щас вон батя с Петькой и Генкой будут рыбу вынимать, так они ещё перемет-то и утопят! А я коровам хвоста крутить буду! Тьфу! - ответил Иван, смотря куда-то в сторону.
  - Ничего они не утопят, не в первой же.
  - Утопят, как пить дать, утопят.
  - Давай-ка шагу, братья, прибавим, а то вон и девчонки уже впереди нас.
  - Тебе бы только рыбачить! А на тракторе тоже нужно научиться, девки что ли будут за тебя пахать? - Не унимался Фёдор
  - Рыбу-то мы тоже в колхоз сдаём. Это тоже для колхоза, не только домой. Да и душа у меня к технике этой не лежит так, как у вас.
  Ребята догнали девушек, тоже идущих на ферму:
  - А вот и женихи наши, а мы-то думали, вы уже сено кидаете!
  Фёдор подскочил к ним, ловко подхватил двоих под руки:
  - Сено-солома! А мы с вами знакомы? Меня Фёдором зовут!
  - Ух-ты, ишь ты, ухажёр-то, какой! Небольшой, а шустренький!
  - Мал золотник, да дорог!
  Все ′курсанты-трактористы′ утрами, часов в пять, встречались либо по дороге, либо на скотных дворах, девчата доили коров, парни убирали загоны и приносили сено на корма. После они всей компанией направлялись на учёбу в соседнюю деревню, которая находилась в трёх километрах от их села. Им нужно было успеть на занятия уже к 9 часам.
  Ребята и девчата в первую половину дня изучали теорию, а после обеда разбирали и собирали двигатель и ходовую часть гусеничного трактора ′Сталинец-60′. Изучалось все до мелких частей и деталей.
  Николай автоматически разбирал и собирал узлы трактора, не вникая в основу работы двигателя, трансмиссии и системы передач, понимая, что Фёдор, видимо, прав - ′не быть ему танкистом, вон в фильмах танкисты, как и лётчики, все небольшого роста, значит либо артиллерия, либо Морфлот. В мае ему будет восемнадцать, значит, после посевной могут забрать на фронт, а это значит в июле-августе, а может и после уборочной, как отца. Как он там? То, что отец попадёт в кавалерию, сомнений не было, в военкомате знали, что он был в конной армии. Увидеться, в ближайшее время, не придётся, до Барнаула далековато, из колхоза не уйдёшь, не отпустят. Может на фронте, потом, увидимся? Хотя вряд ли!′
  Домой возвращались поздно.
  - Скоро дожди начнутся, а там и зима не за горами. Надо бы нам лошадь с телегой в правлении выпросить. Поди, дадут?
  - Ты у нас, Коля, самый представительный, поговори в сельском Совете, глядишь и выделят...
  
  После ухода братьев, сразу просыпался и младший Гена.
  - Ты чего так рано встал-то? Спи ещё, в школу-то рано.
  - Да я, мам, пойду сейчас ′мордушки′ проверю, да переметы гляну.
  - Поешь сначала.
  - Потом, вот приду с рыбалки и поем. Дядя Архип, поди, уже на берегу с Петькой.
  Генка убежал.
  Прасковья стала убирать со стола, а думки её были о детях, да о Леонтии: ′Как он там, сердешный? А ну как убьют! Коля с Федей уже почти взрослые, теперь вот на механизаторов учатся, некогда им по дому дела делать, отойдут вскоре от семьи, Маша ещё совсем мала, вся мужская работа на Генку ляжет. Да она и сейчас на нём. И огород вскопать и дрова заготовить, вон и крышу надо к зиме залатать, а годков-то ему всего двенадцать! Трудно будет, ох, трудно′. Думала про себя, а вслух о своих бедах и тревогах никогда и никому не говорила.
  
  Подходя к речному затону, кое-где достигавшему ширины метров сорок и с берегами, густо поросшими камышом, Геннадий увидел Петьку с дядей Архипом. Они уже готовились к добыче рыбы.
  - Братья задержали. - Скороговоркой оправдал свою задержку Гена и включился в рыбацкий процесс. Вначале проверяли мордушки. Архип не торопясь вытягивал одну, а братья Гена и Петр тащили вдвоём другую. Рыбу выкладывали в плетёные корзины, потом подвешивали жмых внутри мордушки и погружали её опять в воду. Опростав и закинув вновь с десяток мордушек, они приступали к проверке перемётов.
  Процесс ловли рыбы увлекал, а утренняя тишина и водная гладь затона, подёрнутая серебристой дымкой легкого и прохладного тумана, действовала на ребят успокаивающе. В эти утренние минуты, вблизи реки, особо ощущается тонкая грань между тенью и светом, и открывается тайна жизни: рождение нового дня. И, кажется, что такая тишина и спокойствие везде, и нет никакой войны где-то там далеко.
  С первыми лучами осеннего солнца рыбалка заканчивалась и впереди предстояла работа по чистке рыбы, сортировке по размерам и засолке её в бочках. А пока, уставшие рыбаки позволили себе небольшой отдых.
  Архип достал кисет, соорудил ′козью ножку′, раскурил её и, глядя вдаль за реку, заговорил:
  - Вот так, сынки, и деды с отцами нашими рыбалили здесь. Когда я был такой как вы, то тоже с братьями у дедов учился этому делу. Река тогда далее была, да и шире чуток. Залив этот уже был, днями тут, бывало, мы такие чехарды с дружками устраивали, что ого-го-го, шумливые были, молодые... А дед-то ваш, отец мой, Сергей Лексеевич, заядлый был рыбак, лучше его и рыбака-то в деревне не было, уж ежели он пойдет где сети ставить, так ты хоть рядом свою сеть забрось по ходу или после хода, всё одно вся рыба в его сеть пойдёт. Заговор знал, наверное. Вот Ванька, видимо, в него. И дед Лексей, говорили, тоже рыбак был! Может и он вот также на этом месте сидел, да смотрел на ′за реку′, да восход встречал, как мы сейчас. Может и ваши дети и внуки, потом, тоже здесь будут рассвет встречать, да рыбу ловить, только заводь эта лет через тридцать, наверное, в Обь уйдёт, видите, как река течением забоку всё подмывает и подмывает.
  Архип всегда что-нибудь вспоминал из прошлого и рассказывал ребятам, пока курил свою самокрутку. Ребята вопросы ему не задавали, кричать надо было, по причине его глухоты после контузии. Да он и сам знал, что и когда рассказать, а слушать его истории было всегда интересно.
  - Ну, что, полюбовались утречком, понесём теперь женщинам улов готовить в засолку, а то вам скоро в школу бежать, а мне в кузню, кувалдой малость постучать для колхозных дел.