Проза «Божья коровка.»

­Божья коровкаСергей Зельдин
«Юлий Степанович глухо застонал, сгорбился на стуле  как замерзающий ямщик , поерзал,  будто делая  упражнение для  ягодиц и вдруг, не в силах более сдерживаться, оглушительно выпустил газы.
Здесь нет ничего такого, пукать никому и нигде не запрещается.  Пукают все, и обычные люди, и олигархи, и даже ведущая «Светской жизни» Катя Осадчая.  Все пукают.
Все же Юлий Степанович, не будучи циником, смутился:
- Животное!.. Ик!..
       В кухне стоял резкий и грубый запах пролитой водки.
Магнитофон, канареечно-желтый «Панас», называемый фарцовщиками «мыльницей», разрывался от песни.
Юлий Степанович снова уронил лицо в ладони. Слеза скатилась между его пальцев, сверкнула по небритой щеке и упала в «Салаку копченую  в масле».
Время от времени то один, то другой его локоть соскальзывали с края стола, и Юлий Степанович только чудом не падал лицом в нехитрую закуску.

                Я тебя найду и спря-ачу,
                Увезу к себе на да-ачу!.. -

разорялся магнитофон.
 - … найду и спря-ачу!.. - слезливо повторил Юлий Степанович  и подтянул влагу,  скопившуюся в носу.
Юлий Степанович напился как зюзя. От него ушла любимая. Прелестное двадцатидвухлетнее дитя, самим Богом созданное для него, крикнула : «Отвали на пол-вареника, сексуальный попрошайка!»  - и,  выпихнув Юлия Степановича  за дверь, еще крикнула: «Чтоб больше тут не шлялся,  маньяк!»…

Я начал писать этот смешной рассказ про одного влюбленного и уже  взял  разбег, чтобы потом набежать на финише, но вдруг положил ручку  и подумал: «Насчет песен по магнитофону это очень верно.»  И мигом перенесся в свою далекую молодость…
Надо сказать, что молодость моя пришлась на промежуток между тридцатью и сорока годами, а до того были детство и отрочество.
И в этой молодости я, как это и подобает, стал ухлестывать за  девушками. По какой-то неизвестной  причине, стоило мне только познакомиться с девушкой и влюбиться в нее, как я сразу с ней расставался, потому что она уходила, не сказав почему.
Я же так тяжело переживал расставание, что буквально заболевал, так что жена даже спрашивала:
- Ты не притравился, Петушок? Как у тебя со стулом? Мне кажется, котлеты  вчера пахли.
А мне хотелось кричать: «Да, я притравился, но не от котлет, а от погибшей любви!»
Шекспир говорит, что в прежние  времена  страсти были настолько сильны, что сплошь и рядом приводили к смерти разлученных или отвергнутых любовников, что мы видим на примере Ромео и Джульетты.
Мне тоже  всегда казалось, что в плане  любви я опоздал родиться на несколько столетий.
Да и вообще, и это бросается в глаза, теперешняя любовь совсем не та что раньше, во времена Дездемоны, хотя и сейчас могут задушить по пьяни. Она даже не такая сильная  как сорок лет назад , когда любили мы, нынешние шестидесятилетки. То ли широкое распространение и доступность порнухи, срывающей флер загадочности с любовного чувства, то ли просто времена такие гламурные, я не знаю. Добавлю от себя, что в новом дивном  мире  я
почему-то больше всего ненавижу  не креативность, не харизматичность  и даже не патриотизм, а гламур.  Мне кажется, что после смерти Сталина и развала Советского Союза  гламур - третья и  главная причина того, что с нами  происходит. Хотя  я могу ошибаться и тогда причина другая.
Но может быть, что с любовью еще пока  ничего,  а вот дальше будет труба - Гольфстрим завернет  куда не  надо, или Северный полюс поменяется местами - вот тогда будет нам лямур-тужур! Как когда-то у троглодитов: влюбился - поматросил - съел в голодный год.
В-общем, я задумал написать по этим автобиографическим мотивам  рассказец в стиле Бунина, или даже аббата Прево.
Я начал писать, покуривая и посмеиваясь, и уже хорошо расписался, но тут остановился.
Может быть и не стоило останавливаться, а писать дальше, но ведь рассказы можно писать хоть каждый день, а воспоминания юности посещают   намного реже.
Ах, как же я был  в юности горяч! - и ах! - как влюблялся!
Конечно, все влюблялись в свое время, а кое-кто даже писал стихи:

                Уже рассвет сереет робко,
                И тишину взорвала птичка;
                Уже соседкин муж под дверью
                Бранится матом в пятый раз;
                Уже собачник вывел друга
                И о коробку чиркнул спичкой,
                А я пишу стихи Елене
                И не смыкаю серых глаз.

Но я лично стихов не писал, а у меня была другая привычка.
Мне кажется, она была у меня одного и с другими влюбленными такого не происходило.  По крайней мере я знавал людей погорячее себя, у которых ничего подобного не случалось и они в похожей ситуации вели себя совершенно по-иному.
Так, один мой знакомый с гордой польской фамилией Лях, однажды в молодости, совершенно убитый расставанием с Леной Треновой, известной всем  б…шкой,  пришел в гости, заперся в туалете и стал горстями жрать хозяйские таблетки, пока не упал и не выбил передние  верхние  зубы о край унитаза. А когда дверь в сортир взломали и отвезли Ляха на улицу Лесную, где находится наш житомирский Бедлам, то, едва выйдя оттуда, он пошел и сломал себе руку, чтобы не идти в армию. В принципе,  туда  еще охотно шли, так как Афган только начинался. Но в экстренных случаях, таких как у Ляха, можно было за самую умеренную плату  устроить  перелом  костей предплечья и получить отсрочку на пол-года. Руку клиента ложили на буханку хлеба, одну доску наставляли  ребром, а другой сверху били.  Вроде бы ничего сложного, но не следует повторять это самим.
Благополучно сломав руку и получив отсрочку на пол-года, мой приятель Лях посвятил свои дни стоянию перед домом  любимого существа, как Герман в  «Пиковой даме».
 Но  и в самый угар страстей Лях ничего такого  не чувствовал, и как не любил попсу, так и продолжал слушать «Лед Зеппелин».
Так что, наверное, что это у меня одного.
Хотя, возможно, что иной, прочитав эти строки, скажет что и сам испытывал такое, что это самое обычное дело и только бесчувственный чурбан не испытывал того же. Хотя навряд ли.
Вдруг, перечитав написанное, я вспомнил, что еще не рассказал о чем, собственно, идет речь и что никто не может  знать, что творилось в моей  душе  тридцать лет  назад.
Дело  в том, что когда от меня уходила очередная любимая  девушка , я приходил в такое ужасное состояние, что просто удивительно, как это я не додумался до самоубийства, но, чего не было, того не было,  врать не буду.
Тут, конечно, ничего  особенного нет, все справляли поминки по любви, или как говорил вещий Олег, тризну - кто неделю, а кто и две или даже месяц.
Но у меня в этом сумеречном состоянии возникало непреодолимое желание целыми днями слушать самые пошлые и слащавые песенки  и плакать пьяными  слезами.
Больше всего меня почему-то притягивало творчество  девичьего квартета «Комбинация» и особенно - группы «Божья коровка».
Корявые, наглые в своем презрении к умственному уровню слушателя, слова песенок вдруг начинали  казаться мне  откровениями Дельфийского Оракула, пифагоровской  гармонией сфер, «мене, текел, упарсин», горящими  на стенах  кухни.

          В горах известно, где хранится тайна.
          Туда дорогу сразу не найдешь.
          Однажды я забрел туда случайно,
          Достал сверкающий старинный нож… -

слушал я и плакал как ребенок, а на словах:

          Его зажав ладонями своими,
          В сыром лесу на утренней заре,
          Твое красивое простое имя
          Я высек на березовой коре! -

начинал взрыдывать.
При этом я испытывал то, что в древнегреческой трагедии называлось «катарсисом», то есть «очищением».
И вскоре, оправившись с помощью «Божьей коровки»  от пережитого, я влюблялся заново.
Вот что творилось на эстраде в годы моей  молодости  и вот что  поп- культура  делала    со мной.