Проза «Из протокола Небесной Канцелярии (на 30-летие супружества).»
Из протокола Небесной Канцелярии (на 30-летие супружества) .
Всё изложенное основано только на реальных событиях.
ГЛАВА № 1.
1989 год... Казахская ССР, Алма-Ата. Февраль.
В те годы Алма-Ата, если кто ещё помнит, была столицей Казахстана. Я учился в средней школе № 50. К началу февраля наша школа предоставила к несению постовой службы вымуштрованную усиленными двухмесячными тренировками роту почётного караула на Пост славы № 1 Казахской ССР из числа своих лучших пионеров и школьников. Пост славы № 1 Казахской ССР — это мемориал «Вечного Огня» у памятника панфиловцам в парке 28-ми героев-панфиловцев в Алма-Ате.
Прилежно исполнив положенные 10 дней несения караульной службы у «Вечного Огня», я не удержался, чтобы не написать в газете пионеров и школьников Казахстана статью «На Пост Славы шаго-М-ар-р-рш!».
Статья была разгромной. Я вскрыл в ней многочисленные факты падения в обмороки детишек-часовых от утечки газа из горелки «Вечного Огня», получение черепно-мозговых травм. Обратил внимание, что состав роты почётного караула полностью отрывают на два месяца от школьного учебного процесса для муштры по строевой подготовке. Солдатская форма для всех школьников была одного размера, что уродовало часовых и подчасков на посту. И многое другое... В завершение публикации я предложил не привлекать детей к несению караульной службы из всех, без исключения, школ города Алма-Аты во избежание детского травматизма, срыва учебного процесса во имя помпезной и ненужной повседневной парадности и торжественности. Так детская газета «Дружные ребята», в которой я работал юнкором, «взорвала» спокойствие казахстанской общественности, а я проснулся самым знаменитым в том году школьником Казахстана.
Вскоре после моей публикации несение детьми караульной службы на Посту славы № 1 Казахской ССР было полностью расформировано и много лет, до недавнего времени, никакого Почётного Караула у «Вечного Огня» героям на Посту славы № 1 Республики Казахстан вообще не было. И это — всего одна из всех публикаций того года.
Моей самой заветной мечтой было поступление на факультет международной журналистики или в МГУ или, на худой конец, В Казахский государственный университет Алма-Аты, куда меня ректорат этого ВУЗа просил только прийти на вступительные экзамены, а всё остальное — их забота. Естественно, об этой моей мечте знали и мои родители — полковник Дурницкий Владимир Николаевич и вечная «домохозяйка» Людмила Николаевна с той же фамилией.
Поэтому они мне, перед самым окончанием школы, поставили ультиматум: или я становлюсь военнослужащим и делаю офицерскую карьеру, или — чтоб моей ноги в их родительском доме больше никогда не было. Так я, шестнадцатилетний подросток, - говоря языком Дона Карлеоне из «Крёстного отца» Марио Пьюзо, - получил предложение, от которого невозможно отказаться. Лично я ничего нового в своих папе и маме не обнаружил, но их друзья — семья Бухачёвых и соседка по лестничной площадке — Галина Миронова, в один голос высказались о пережитом ими шоке относительно того, что я не смогу продолжить свою журналистскую деятельность. Чтобы не выглядеть в глазах своих немногочисленных друзей зверьми, папа с мамой заверили их, что я самостоятельно и невероятно осознанно остановил свой абитуриентский выбор на факультете журналистики Львовского высшего военно-политического училища Советской Армии и Военно-морского флота СССР («ЛВВПУ»), а мне ещё раз повторили свой ультиматум.
В уже зеленовато-жёлтом сентябре этого же года папа с мамой и двумя моими младшими братиками во второй раз укатили на пять лет в Германию, в город Вюнсдорф, где штабной полковник Дурницкий окопался в извилистых траншеях Ставки Верховного Главнокомандования Западной Группы Войск СССР в ГДР, в отделе кадров службы Ракетно-Артиллерийских Вооружений (РАВ), а я уже был курсантом 1-го курса жур.фака ЛВВПУ, сапогами командиров которого навсегда и безвозвратно было растоптано моё свободолюбивое и непредвзятое журналистское перо.
1989 год. Украинская ССР, город Львов.
Модные в те годы американские веяния привнесли в конкурсный отбор будущих курсантов ЛВВПУ свои новшества. Одно из них — многочасовое непрерывное тестирование всех абитуриентов на профпригодность к службе в Вооружённых Силах СССР. При конкурсе в 30 человек на одно место это тестирование являлось, по сути, основным, и самым главным, экзаменом при поступлении и делилось на четыре группы:
Таковы парадоксы того времени.
Мой внутренний мир тоже оказался не без парадоксов. За время учёбы меня дважды отчисляли из училища с формулировкой «по недисциплинированности». Первое отчисление папа уладил за неделю, и я был восстановлен. А второе отчисление имело куда худшие последствия — по просьбе моего папы меня отправили служить в войска, в пригород Львова, в в/ч 44536, посёлок Брюховичи. Когда я узнал, что назначен там лаборантом-такелажником, то, почти, уже готов был всё простить папе с мамой и постараться понять их даже в ущерб себе, но... Для неосведомлённых даю расшифровку: лаборант-такелажник — это грузчик боеприпасов. Когда мне пришлось ещё с пятью такими же «лаборантами» разгрузить первый железнодорожный вагон с 400-килограммовыми контейнерами арт.снарядов я поостыл в своих намерениях в отношении своих родителей. С их стороны в третий раз прозвучал всё тот же ультиматум: или я, отслужив год в войсках, восстанавливаюсь в ЛВВПУ или — чтоб ноги моей в их родительском доме больше не было. Что же касается непосредственно самого «родительского дома», то эту четырёхкомнатную квартиру в Алма-Ате мои заботливые папа и мама сдали в аренду на весь пятилетний период своего пребывания в Германии семье своих знакомых — Ткачёвым. Занимателен тот факт, что арендная плата за квартиру была более, чем символическая. Так мои папа и мама превратили супружескую пару Ткачёвых, проживавших в двух свободных комнатах, в цепных сторожевых собак для охраны их заграничного барахла, складированного в оставшихся двух больших закрытых комнатах.
Прибыв, в обед, в расположение части, я был немедленно направлен своим новым непосредственным командиром, сержантом, в наряд по кухне. Армейские власть и влияние моего папы чувствовались повсюду. Работёнка предстояла мне нудная и муторная — на корнегрызке (чистка картофеля). Кроме меня на эту «боевую задачу» сержант выделил ещё трёх солдат — Володьку Разюка, Мишку Мошкаринца и Данила Корецкого. Поначалу я скис, но когда узнал, что картошки надо почистить в восемь раз меньше, чем в том же численном составе, за ночь, в наряде по столовой в ЛВВПУ, воспрял духом. Весь объём картофеля был поделен на четыре равных части, по ¼ на человека. Работа закипела! Я первым закончил чистку своего объёма и, не теряя времени, тут же начал чистить картофель из бака Володьки Разюка, который сидел на табуретке слева от меня, напротив своего бака. Уже вечером, перед «отбоем», Володька Разюк подошёл ко мне и позвал в курилку. Только там я от него узнал, что состав наряда по «корнегрызке» был вовсе не случайный. Сержант собрал самых авторитетных солдат батареи чтобы они «выписали» мне «поздравление с прибытием «шакала»». Володька мне доходчиво и просто объяснил, что, посколько, я учился на будущего офицера, т.е на «шакала», который всю свою жизнь будет истязать простых бедолаг-солдат своими приказами, то меня в солдатском коллективе ждал год «счастливой» жизни с несходящими фингалами и периодически пересчитываемыми рёбрами. Тут же он добавил, что был сильно поражён, когда я, в «корнегрызке», завершив свою работу, помог и ему с Мишкой Мошкаринцем. Именно это, как выяснилось, и стало моим пропуском в нормальный солдатский быт и уклад жизни в этой воинской части.
Однажды было утреннее построение, наша батарея ждала своего комбата, капитана Попова Сергея Николаевича, а по территории воинской части, в направлении клуба, торопливо шёл какой-то ещё незнакомый мне майор. Морщинки от улыбок на глазах и щеках, в глазах сразу подмечались вдумчивость и цепкий ум, стройный, подтянутый, в меру худощавый, он уже подходил к клубу, когда рядом с ним резко затормозил вылетевший из-за клуба командирский «УАЗик». Из «УАЗика» вывалился грузный командир нашей части полковник Шатов Вячеслав Николаевич и, чётко чеканя шаг, подошёл к майору, первым отдал ему честь, и что-то доложил. Среди солдат нашей, стоявшей в строю, батареи сорвалось сразу с нескольких уст: «Дядя «Тише-Тише!», «Дядя «Тише-Тише!»... Моё любопытство достигло своего предела. Кроме того, что наш командир части, полковник по званию, первым отдал честь этому майору, который в своём воинском звании на два ранга ниже полковника, то есть — чином поменьше, так ещё у этого майора какое-то странное прозвище: «Дядя «Тише-Тише!». «Кто это?», - спросил я Володьку Разюка, своего нового друга и сослуживца. «Да це «Дядя Тише-Тише!». Вин з Особого Виддилу КГБ, в нас же дэсь боеприпаси, «Калашники», «Макары», патроны, снаряди, взрывчатка, вот вин зараз и приихав подывитися, щоб порядок був». У меня в памяти мигом пронеслись все прочитанные в детстве книжки и увиденные кинофильмы о разведчиках, шпионах и о романтике их работы. Я часто помышлял и о такой профессии для себя, но не знал, как можно получить Направление в Высшую школу КГБ СССР в Москве, без которого «вход» туда закрыт. Проследив взглядом за тем, куда именно в клуб войдёт этот майор, через пять минут я уже постучал в дверь занятого им кабинета. «Войдите!», - услышал я и уверенным шагом пересёк порог клубной художки.
Карьера агента любой спецслужбы, - сообщаю для тех, кто не знает, - всегда начинается с работы информатором. Проще говоря — осведомителем, а ещё проще - «стукачом». Причём «стучать» надо на всех и обо всём (если нет конкретизированной задачи или «объекта»). Я не был исключением. Первые задания были просты как поросячий пятачок: при разгрузке боеприпасов незаметно обследовать замки складов с оружием на предмет взлома или на предмет попытки создания подкопа; внимательно прислушиваться к разговорам солдатских бригад грузчиков с целью выявления кражи какого-нибудь одного патрона (на брелок) или лапшинки пороха (чтоб подсыпать кому-нибудь в сигарету и угостить ею) и тому подобная ерунда.
Майора звали Шапалин Валерий Александрович. После выполнения мною первого же задания такого рода он взял с меня подписку о неразглашении государственной тайны, в которой я предупреждался о пятнадцатилетнем сроке лишения свободы в случае её разглашения.
К агентурной работе я получил допуск весьма быстро, так как делал большие успехи в сборе нужной информации. Мне была поручена разработка сразу двух командиров сержантского состава, один из которых — Анатолий Жирновой, - дождавшись дембеля, скоро должен был отчалить домой, а второй — персональный водитель командира нашей части полковника Шатова — Анатолий Жилко. И с Жирновым и с Жилко я должен был сначала крепко сдружиться, чтобы затем «разработать» их по сценариям Шапалина. Сдружился я с каждым из них быстро и так, что ни один из них не знал о моей дружбе с другим. Оба сержанта, по солдатским меркам, были далеко не бедствующими. У Жилко лился рекой безлимитный бензин на командирский «УАЗик», который он ежедневно продавал по одной-две канистры «налево», а за Жирновым, кроме такелажных работ, был закреплен, как за «правой рукой» начальника склада, продовольственный склад, откуда он переодически таскал и перекидывал через забор — на продажу - говяжью тушёнку и пакеты с не менее дефицитной в то время гречкой. Процесс моих «сдруживаний» с обоими этими «объектами» щедро финансировался Особым Отделом Львовского гарнизона Прикарпатского Военного Округа (ПрикВО), проще говоря — военной контрразведкой. Легенду для меня Шапалину долго сочинять не пришлось, так как все в части знали моего высокопоставленного папу, «страдавшего» в Германии от тоски по Родине.
Теория и практика в моей агентурной деятельности моим куратором Шапалиным были совмещены воедино. «Есть такой метод — называется «Метод ассоциации»», - сказал он. «Смотри, я показываю тебе фотографию, где виден смеющийся мужчина, который стоит у кафедрального собора в центре Праги. И говорю: «Вот какой у меня есть друг: в любую загранку съездить может. Ему это ничего не стоит. А сколько у него за границей друзей! Я — его лучший друг!». Теперь — расклад метода: «Если и у тебя есть такой друг, которому любая загранка нипочём, то ты сразу же скажешь мне об этом. Помимо всего, ты выложишь мне всё, что знаешь о его загранпоездках и о его друзьях за рубежом.» Я внимательно слушал и впитывал в себя каждое слово Валерия Александровича. К уже имевшемуся моему скромному багажу КГБэшного спецобразования эти знания, - понимал я, никак лишними не будут. «А у этого метода, - продолжал Шапалин, - сложное научное название. Поэтому я назову его просто понятными словами: «Метод - «Против шёрстки»». Применяется так. Хвалишь собеседника по нескольким пунктам личных качеств: «Вот, ты такой умный, практичный... И квартира у тебя есть, и дача есть. Всего сам достиг! Молодец!». Собеседник, от таких слов, подсознательно расслабляется, теряет бдительность. Как же: он такой замечательный! А ты продолжаешь, - уже с сожалением в мимике и в интонациях: «А машины у тебя своей нет. Жаль, что у тебя так, до сих пор, и не получилось заработать на неё!». Собеседник, - если у него есть крупная «заначка», достаточная, например, на покупку автомобиля, сразу же встрепенётся! «Да ты что!», - скажет он. «Мне, хоть прямо сейчас, ничего не стоит взять и купить авто! 5.000. долларов — не самая большая сумма! И т. д. И т.п.». Вот такими уроками Валерия Александровича я руководствовался в своей практической агентурной деятельности.
У Толика Жилко был беспрепятственный въезд на территорию оружейных складов в любое время суток и свободный выезд в город, «УАЗик» и водитель командира части, как-никак. Дождавшись Тольку в автопарке, где он готовился поставить в гараж, на ночь, командирский «бобик», я подошёл к нему и предложил закурить. Разговор завязался сразу. Жилко скоро должен был ехать в краткосрочный отпуск на Родину, домой, и, поэтому, тема разговора была избрана именно эта. Когда Толик дошёл до места о том, как он встретится с лучшим другом и подарит ему свой армейский «трофей» - комплект модной в то время в народе формы-«афганки», - я прервал его и полез во внутренний карман своей солдатской формы-«афганки»: «Да-а, твой друг будет тебе сильно рад. Вы, всё-таки, с детства дружите! Кстати, смотри, какой у меня есть свой «трофей!» Я достал и развернул пятидесятисантиметровый моток бикфордова шнура, которым был предусмотрительно снабжён Шапалиным. Чиркнув зажигалкой, я поджёг его с обоих концов и бросил на землю. Зрелище было завораживающее... Бикфордов шнур шипел как змея и искрился как фейерверк. Потекли несколько секунд ожидания, когда должен был сработать «Метод ассоциации», если, конечно, Жилко уже имел к поездке в отпуск какой-то серьёзный оружейный «трофей», похищенный и вывезенный с территории оружейных складов. Толик оказался «чист». Кроме, конечно, формы-«афганки». Но это уже была компетенция не военной контрразведки КГБ, а структуры уровнем пониже — военной прокуратуры.
Жирновой получил в штабе части проездные документы до места своего проживания на Родине — Ужгорода - и, перед отъездом на ж/д вокзал, пошёл проститься с двумя самыми близкими друзьями-сослуживцами в хлеборезку солдатской столовой. Меня он не позвал. Это был провал всей нашей с Шапалиным разработки. Ведь необходимо было знать, что он вывозит с собой, после дембеля, из части. Догнав, быстрым шагом, удаляющуюся в хлеборезку троицу, я, окликнув Толика, присоединился к ним. Первый тост был «За дембель для всех!» , второй — за солдатских девчёнок. Допив до конца вторые полкружки водки, я обратился к виновнику торжества: «Толяс! Ты пришёл а Армию пацаном, а уходишь старшим сержантом. Это потому, что ты сумел сделать головокружительную карьеру там, где она, практически, не реальна. Ты дембельнулся старшим сержантом! Все мы знаем, что в нашей части выше просто сержанта «не вырастешь»! А ты — старший сержант! Молодец! Ты дембельнулся, успев всё сделать для карьеры! Жаль, что эта карьера ничего не сделала для тебя...». В воздухе, на мгновение, повисла тишина. Клубы сигаретного дыма продолжали подниматься к потолку... Шли мгновенья, когда должен был сработать «Метод «Против шёрстки»»... Жирновой первым нарушил тишину и, не поднимаясь с табуретки, полез рукой за прислонённый к стене хлеборезки стенд. Оттуда он достал объёмный кейс, положил его на стол и, повозившись ключиком с замками, открыл его. Кейс был доверху набит дефицитом того времени: тушёнка говяжья; пачки чая и кофе; кулёк с гречкой; рыбные консервы... Не дожидаясь моей реакции, он выложил из кейса на стол весь провиант и поднял лежавшую на дне модного чемоданчика газету. Это был крупный успех! На дне кейса лежали три боевых гранаты; пистолет Макарова и пять пачек патронов к нему; восемь ручных сигнальных ракетниц. Я поднял тост: «Выпьем, друзья, за тяжесть службы и радость дембеля!», - и мы все дружно, разом, чокнулись алюминиевыми солдатскими кружками.
Скорый поезд «Львов — Ужгород» мчался среди залитых солнцем зелёных полей с пасущимися на них стадами колхозных коров. Анатолий Жирновой что-то рассказывал юной соседке по купе и они оба смеялись. Дверь купе открылась и в дверном проёме возникли две мужские фигуры в милицейской форме. Один из них, позёвывая и лениво прикрывая рот левой рукой, представился: «Линейный отдел милиции. Старший лейтенант Севрюков. Проверка документов». После досмотра личных вещей у всех пассажиров купе Анатолию Жирновому удалось доехать уже не до Ужгорода, а лишь до ближайшей железнодорожной станции, где его вывели из вагона и посадили в милицейский «УАЗик» уже с наручниками на руках. Начальником Особого Отдела Прикарпатского Военного Округа мне была объявлена устная благодарность, а сложность и уровень поручаемых мне Шапалиным и, уже, самим начальником Особого Отдела Львовского гарнизона агентурных заданий повысились в разы.
Бывали и казусы. Например, я обожал бегать в «самоволки», проще говоря — уходить из своего воинского расположения в город без соответствующего и необходимого, в таких случаях, разрешения командования. Именно из-за таких «самоволок» меня дважды и отчисляли из ЛВВПУ. В одном из очередных «самоходов», в который я отправился в солдатской форме, а не в «гражданке», дело случилось так.
Мороз был градусов пятнадцать-восемнадцать. Сильно не погуляешь по полюбившемуся, с первого дня пребывания, городу с очень влажным климатом. Направившись к кинотеатру «Мир», я увидел небольшое столпотворение что-то покупавших людей. Подойдя полюбопытствовать, тут же занял очередь: львовянка лет сорока бойко продавала горячие, ароматные и хрустящие с виду, пирожки с картошкой. Нехитрая в приготовлении продукция шла нарасхват! «Три!», - бодро выпалил я из себя морозный воздух и протянул уличной торговке полтора рубля. «Бэри болъше, дарагой! Салдат нада естъ харашё, чтобъ слюжьба харашё шёль!», - услышал я чей-то голос справа за спиной. Обернувшись, я увидел какого-то то ли кавказца, то ли азиата, который широко улыбнулся торговке и, приплясывая от мороза, попросил: « Мнэ шетырэ завэрны, красавыца!». Кавказец заметил мой взгляд и улыбнулся и мне. «Да нет. Спасибо. Мне и трёх хватит.», - ответил я и взял протянутый мне торговкой маслянистый свёрток с обжигающими руку пирожками. Через минуту кавказец догнал меня. «Мой старшый син тожэ салдат. В Хабаравск слюжит. Ты артыллерыя? Он тожэ артылеррия. Полгод ищё слюжитъ ему. Патом — дэмбэлъ и дамой. Ми с мой жина ужэ ждать его дома, в Азэрбайджянъ. Я здэсь в камандировка. Мэня Аликъ завутъ!», - уплетая пирожок и радушно улыбыясь представился Алик. «А меня — Олег. Очень приятно.», - ответил я, смакуя свой продовольственно-пирожковый запас. «Я вчэра прыехатъ Лъвовъ, а сэгодня у мэня Дэнъ раждэний. Я тэбя угащатъ, артыллерия, а то адын я в этат горадъ савсэм, а ми вэздэ гастэпрэымства дэлать!», - многозначительно подняв руку со свёртком пирожков вверх, продолжил Алик. Так между нами завязался непринуждённый разговор, в котором выяснилось, что мы с ним почти земляки и что он не раз бывал в командировках и в Алма-Ате, которую довольно неплохо знал. Когда мы с ним почти дошли до кинотеатра «Мир», он предложил мне принять его приглашение в ресторан, чтобы отпраздновать его День рождения. Я бы охотно согласился , но то, что я был в форме, - плюс, - в «самоходе», остановило меня от опрометчивости, и я сказал ему об этом. Тогда он сказал, что снял неподалёку отсюда, в центре города, однокомнатную квартиру на период командировки и пригласил меня в гости. Мы пошли к нему домой.
После пятого тоста мне стало подозрительным то обстоятельство, что все эти тосты Алик поднимал то за мою службу, то за мои будущие успехи, то за моё большое — в скором — богатство... И это при том, что я, в свою очередь, после его тостов обязательно произносил свои: за его День рождения; за его родителей; за его семью; за его детей и тому подобные, как и полагается по восточным традициям и обычаям. Я бы так и «списал» всю свою подозрительность на всемирно известное восточное гостепреимство, как неожиданно для меня произошла «развязка». «Я тэбэ падарыть «Вольга — ГАЗ трыдцатъ адынъ! Ти мнэ сдэлать дэсятъ автаматов Калашъныкав.», - абсолютно спокойно предложил Алик. Я попал в свою стихию! Вот она — крупная удача! Часа три с половиной мы с ним, вперемежку с тостами за предстоящий успех, обсуждали план дальнейших действий. В дверь кто-то позвонил. К Алику зашёл, буквально, на пять минут, по какому-то делу, поляк по имени Збышек. Получив от Алика какую-то коробочку размером с огромный кулак Алика, Збышек, при мне, достал из спортивной сумки очень толстую пачку самых крупных в то время советских денежных купюр, - «сто- и пятидесятирублёвок», - и быстро отсчитал Алику четырнадцать тысяч рублей. Это была довольно крупная для меня сумма денег! Збышек ушёл, а гость из Азербайджана, спрятав полученные деньги под подушку стоявшей рядом с нашим столом его кровати, сильно и сразу повеселел. Мы продолжили обсуждение нашего плана... Через час Алик практически уже ощущал в своих руках холод оружейного металла и не скрывал ещё больше возросшей радости. Всё это закончилось бы моей «разработкой» Алика на предмет выявления каналов закупок и поставок им партий оружия, но... «Ми давай пытъ за дрюжба и чтоби дэлать другъ другъу прыятно!», - и гомик Алик, залпом осушив рюмку с водкой, рассказал мне о том, как мне должно быть приятно от того, что я оттрахаю его. Тут же он начал привязываться ко мне.
Какая там дальнейшая «разработка» Алика! Всё это было бы хорошо, но я не «голубой». И трахать мужиков в мои личные, - и агентурные КГБэшные, - планы никак и никогда не входило. Алик был раз в пять крупнее меня и этого было достаточно, чтобы понять, что с применением силы, которой, надо заметить, у меня никогда и не было, я от него не отвяжусь. Оставалась одно: хитрость. «Алик, у тебя есть сладкая вода? У меня с детства проблемы с сердцем. Принеси, пожалуйста, стакан холодной водички, из-под крана. Только насыпь и размешай три чайных ложки сахара, чтоб глюкоза для сердца была. Будь другом!», обратился я к Алику. «Канэшна, дарагой!», - ответил он и ушёл, по коридору квартиры, на кухню. У меня оставалось несколько секунд, чтобы благополучно свалить от этого «голубого» придурка. Тихо взяв из-под подушки газетный свёрток с деньгами, спрятанный Аликом, я, на цыпочках, пробрался к входной двери в его квартиру. Сердце стучало как бешенное... Ключ был в замке. Тихо и аккуратно повернув его до упора, я быстро распахнул громко заскрипевшую дверь и бросился бежать...
Убедившись, что преследования нет, я, по извилистым львовским улочкам, вышел на конечную автобусную остановку пригородного маршрута «Львов — Брюховичи» около ЦУМа. Было, примерно, шесть часов утра. Скоро должен был подъехать первый утренний рейс. Мороз я не чувствовал вообще...
«А-а-а-ррр-рррр...!!!», - резко рванул и развернул меня за плечо шинели на сто восемьдесят градусов, лицом к себе, озверевший верзила Алик. Я абсолютно не слышал как он подкрался ко мне сзади, так как шёл снег, скрывший от меня звуки его подкрадывающихся шагов. Дальше всё было как в замедленной киносъёмке... Взмах огромного, сверкнувшего в темноте, под уличным фонарём, лезвия ножа в руке Алика и молниеносно проведённый мною каратистский приём. Это был единственный каратистский приём, который я знал. А если учесть, что я никогда не умел драться и всегда по полной программе «отгребал» во всех потасовках, то это было просто чудо! Алик кубарем отлетел в сторону от меня.
Бежал я довольно долго. Бежал до тех пор, пока не понял, что забежал в совершенно незнакомую мне часть города. Только там, озираясь по сторонам, я зашёл в какой-то подъезд какого-то старинного дома (а во Львове все дома старинные) и, дойдя, по ступенькам, до чердака, сел на последнюю ступеньку и наконец-то перевёл дух.
Шапалину Валерию Александровичу я рассказал всё без утайки. Закончив повествование, положил перед ним на его стол в его кабинете свёрток с четырнадцатью тысячами рублей. Он мельком взглянул на свёрток, простучал быстрой дробью пальцев правой руки какой-то короткий мотивчик, и сказал чтобы я... забрал эти деньги себе... в качестве вознаграждения от КГБ СССР. Так я не только не был привлечён к уголовной ответственности за хищение в особо крупных размерах, но и ещё, наоборот, был поощрён Особым Отделом КГБ путём передачи мне похищенных мною же денежных средств. Через двадцать минут квартира, в которой проживал Алик, уже была под скрытым наружным наблюдением Особого Отдела Львовского гарнизона. Через два с половиной месяца КГБ Украинской ССР был перекрыт один из крупнейших каналов хищений и поставок боевого стрелкового оружия и боеприпасов из пробандеровски настроенной Западной Украины в «горячую точку» СССР — Нагорный Карабах.
Год солдатско-агентурной службы завершился восстанавлением в ЛВВПУ. К тому времени я уже был и сам не прочь как можно скорее получить первое, необходимое для поступления в Высшую Школу КГБ СССР, базовое высшее образование. Тем более, что Направление в эту Школу уже было у меня, что называется, «в кармане».
ЛВВПУ мне обязано, кроме выявления трёх организованных преступных группировок из числа курсантов, ещё одним, только ещё одному человеку известным, событием. Именно это событие я и считаю самым ярким и самым коротким за всю свою военно-КГБэшную карьеру.
Я уже точно не помню, до второго отчисления или после последнего восстановления, мною завладела мысль затеять в ЛВВПУ собственное КВНовское движение, которого и в помине ни в одном воинском подразделении Вооружённых сил могучей державы тогда не было. Моя курсантско-политическая биография в рядах ЛВВПУ обрекала эту мысль на верную погибель. Это для КГБэшной деятельности моя репутация позволяла легко внедряться в самые закрытые курсантские тусовки, а о таком культурно-массового начинани, как свой КВН в ЛВВПУ, мне можно было и не думать, если бы не мой настойчивый характер и изобретательный, как я полагаю, ум.
При распределении участков убираемой нашей ротой территории ЛВВПУ, я вызвался убирать участок возле штаба. Расчёт оказался верным. Начальника Училища я подловил у входа в штаб. Полковник Пушнов Игорь Алексеевич внимательно выслушал меня и … тут же «дал добро» на создание нашей собственной, ЛВВПУшной, команды КВН, направив меня с этой затеей к начальнику отдела училища по культурно-массовой работе капитану Гусар.
Войти в состав непосредственно самой команды КВН ЛВВПУ, по причине «проблем с дисциплиной», мне так и не удалось. Жалею об этом до сих пор. Хотя, если относиться к этому с юмором, то, может, именно поэтому, и только благодаря этому, команда КВН «Львовские гусары» заняла в 1991 году первое место среди всех команд КВН в СССР, а впоследствии — на долгие годы - стала командой КВН министерства Обороны России.
Глава № 2.
1992-93 годы. Республика Казахстан. Алма-Ата.
Училище я бросил. Бросил сместе с КГБэшной своей деятельностью, так как в мои планы никак не входило обосновываться на веки вечные в нэзалэжной Украине.
Алма-Ата втретила меня свободным рынком, где любой желающий преуспеть становился одним из винтиков зарождавшегося капитализма.
Соскучившийся по любимой школе, я немедленно открыл Малое Школьное Предприятие «Спрайт». В сложное время глубокого экономического кризиса всем было тяжело выживать, но особенно — детям из неполных семей. Именно таких детишек-подростков четырнадцати-шестнадцати лет я и привлёк к работе на организованных мною производствах. Девочки делали заколки для волос, а ребята — массажёры для водительских сидений. Оба производства были налажены на базе кабинетов уроков труда школы № 50. Лишь спустя годы до меня стала доходить молва, что для семей многих из моих учеников-тружеников их заработки были основными источниками доходов их семей в то время. Через некоторый период, с большим сожалением, я был вынужден свернуть всё производство за его убыточностью. Спонтанно на смену производственной пришла риэлторская деятельность. С одной сделки по купле-продаже какой-нибудь захудалой квартирки я стал зарабатывать от одной тысячи долларов США. Открыв для себя «золотую жилу», я сразу перерегистрировал «Спрайт» из Малого Школьного Предприятия в Частную Фирму. Бизнес постепенно и уверенно пошёл в гору!
Смышлёная девушка с большими голубыми глазами уже второй год была моей женой. Полинка-мальвинка стала моей второй половинкой с десятого класса. Если меня Судьба после школы занесла во Львов, то её — в Омск, где она училась в институте лёгкой промышленности на технолога-модельера. Все годы в разлуке мы переписывались. Я ей звонил почти каждый день. Благо, один курсант, - ныне известный всему Казахстану Наиль Ахмеджанов, - научил меня звонить по межгороду абсолютно бесплатно. Болтали мы с ней по несколько часов подряд обо всём и ни о чём одновременно. Так наши отношения становились ещё более прочными и глубокими, что и легло в основу созданной нами в 1991 году молодой семьи. Идеальной парой мы с Полинкой-мальвинкой не стали. Я постоянно пытался идти вперёд, развивать бизнес, чтобы к пятидесяти годам стать миллионером и политиком, а Поля каждый раз, как только мне удавалось увеличить собираемый стартовый капитал для крупного бизнеса, сразу находила предлог урвать из кассы моей фирмы кругленькую сумму на приобретение необходимой ей, обязательно дорогостоящей, ерунды, без которой запросто обходятся девяносто семь процентов всех женщин. После таких её вторжений в моё дело, я непременно откатывался назад в своих планах и мне приходилось начинать навёрстывать упущенное чуть ли не с нуля. После того, как я бросил училище, Полинка перевелась на заочное отделение своего института. Так наша длительная курсантско-солдатско-студенческая разлука закончилась и мы, как и подобает молодой семье, зажили уже вместе. Мои папа и мама, как и обещали, выгнали меня из своего родительского дома, продолжавшего сдаваться в аренду семье Ткачёвых, и попросили Полинку, чтобы она, во имя семейного счастья, приютила меня у себя дома.Так всё и сталось.
Полинка поехала в Омск на сдачу сессии. Проводив её, я приехал в офис и приступил к работе. Неделя была очень напряжённой. Шла подготовка к сделке по купле-продаже квартиры.Клиенты платить мне мой гонорар желанием не горели. Более того, они делали всё для того, чтобы обойтись без меня. Пройдя все тернии, сделку я заключил и оформил. Заработал три с половиной миллиона рублей. По тому курсу это было три тысячи пятьсот долларов США. Вечером позвонил Полине в Омск. Выслушав, на что она потратит львиную долю моего сегодняшнего заработка, мы попрощались до завтра.
Я стал наугад обзванивать своих своих старых друзей и знакомых. Одной из таких знакомых была Наташка Никитина. Я набрал её номер... «Алло.», раздалось в моей трубке. «Добрый вечер! Наташу можно?», - спросил я. «Её нет дома.», - ответили мне. «А кто это?», - поинтересовался я, зная всю семью Наташки. «Лена», - ответили мне. И случился между нами разговор. Разговор, который изменил всю мою жизнь.
Надо сказать, что я, не преследуя какой-то определенной цели, выложил Лене всё, что накопилось и наболело на душе за прошедшую неделю. Она
внимательно и долго слушала-слушала меня, а потом выдала: «Как же тебе тяжело... Ты такой молодец, так хорошо справляешься с такими большими трудностями...».
Не знаю как кто кого, но меня, до этого, никто никогда не понимал. Никто и никогда. Для меня это было как гром среди ясного неба. Я был так благодарен Лене за это понимание, что это нельзя передать никакими словами. «Лена, спасибо тебе большое! Меня ещё никто никогда так не понимал! Давай встретимся. Я, в благодарность, хочу одеть тебя на миллион рублей.», - это было первое, что пришло пришло мне на ум, исходя из опыта нашей с Полинкой непродолжительной семейной жизни. Мысленно я уже успел представить себе Лену, которую видел последний раз почти пять лет назад невзрачной тоненькой, худенькой девочкой-подростком, с копной волос, из-за которых было даже не видно её лица. Психологически я был полностью готов к тому, что потрачу свой тяжело заработанный миллион на девушку с кривыми ногами, тощенькую, невзрачную, робкую, в общем — на серого мышонка. «Давай встретимся завтра, в пять, на ВДНХ.», - предложил я ей. «Хорошо. Давай.», - ответила Лена. У меня за спиной выросли крылья. На следующий день я два часа прождал Лену на остановке «ВДНХ». Она не пришла. Я буквально обрывал звонками её домашний телефон, но никто не брал трубку. Так и не дождавшись Лену, я взял такси и уехал в офис. Лишь оттуда я дозвонился ей: «Лена, привет! Почему ты не пришла на встречу и не брала дома телефон?», - недоумённо спросил я. «Я не могла. У меня не получилось. Извини.», - ответила она. Я практически не дал ей договорить: «Давай завтра, в такое же время, там же!». «Хорошо. Давай!»,- приняла моё предложение Лена ещё раз.
Она снова не пришла! Во второй раз! Это было всё! «Как? Почему?», - недоумевал я. Домашний телефон не отвечал... Из разговоров с ней я знал, что Лена учится в каком-то ВУЗе, на 1-м курсе экономического факультета. Этой информации мне, бывшем у агенту Особого Отдела КГБ, было достаточно. Через полтора часа я нашёл ВУЗ, группу и аудиторию, в которой занималась Лена. В аудитории, где шли занятия её группы, Лены не было. Я стал ждать звонка на перемену, оставшись на лестничном пролёте между вторым и третьим этажом университета «Туран», на котором Лена, по моим расчётам, непременно должна была появиться. Прозвенел звонок с последней пары... Студенты заполонили всю лестницу, шумной гурьбой спускаясь из аудиторий к выходу.
Откуда-то сверху, будто с небес, по ставшей в один миг хрустальной, лестнице спускалась девушка невероятной, просто неземной красоты... Я был поражён увиденным... Она прошла, сначала, верхний пролёт и, затем, нижний. Выразительные тонкие черты её лица окаймлял бурный водопад каких-то просто нереально красивых волос, спадавших по нежным хрупким плечам практически чуть ли не до пояса её тонкой, стройной и фантастически эффектной фигуры. Такого я не видел никогда! Она поравнялась, на лестничном пролёте со мной и, повенувшись ко мне спиной, уже направилась к пролёту со второго этажа на первый, когда я, наконец-то, осмелился и позвал: «Леночка!». Девушка обернулась на мой оклик на полкорпуса своего тела и волосы, взметнувшись, опали на её плечи... «Олег!...», - смутившись ответила она мне.
Это была любовь с первого взгляда. Я просто не чувствовал земли под ногами, когда, вызвавшись, провожал её до дома, в котором она жила. По дороге к дому я говорил с ней без умолку, переведя, в конечном итоге, смысл нашей встречи к данному мною обещанию одеть её на один миллион рублей.
«Ты что, с ума сошёл! Не надо мне никаких вещей! Что это такое?! Ты сам-то, хоть, понимаешь, что предлагаешь?!», - протестовала Леночка. «Это всего лишь моя такая благодарность тебе за то, что ты смогла понять меня так, как никто в жизни меня никогда не понимал!», - парировал я. «И ничего я не сошёл с ума», - продолжал я: « Я женат. Мне от тебя ничего не надо. Я всего лишь хочу отблагодарить тебя. И так, чтобы эта благодарность запомнилась тебе также, как мне запомнится на всю жизнь твоё понимание меня! Это для тебя, может быть, понимать всех людей ничего не стоит и ты, поэтому, не осознаёшь всей ценности данного своего качества. А лично для меня... Так я тронут этим до глубины души! И такое произошло в моей жизни впервые! Не обижай меня, прими мою скромную благодарность!».
После того, как Леночка зашла, на минутку, к себе домой чтобы оставить свои студенческие конспекты и принадлежности, я взял такси с почасовой оплатой извоза и мы с ней поехали за покупками...
Конечно же, главным оценщиком всех выбираемых и примеряемых Леночкой вещей был я. Ей шло всё! Потому что она — Богиня! Так мы заполнили багажник нашего такси пакетами с приятными нам обоим покупками.
Мне нетерпелось пригласить Леночку к себе в офис, в тот самый офис, где я столь усердно трудился и в котором был — по телефону — понят ею, как никаким другим человеком в своей жизни. Быстро придумав причину необходимости посещения мною своей работы, мы с ней поехали ко мне, в микрорайон Айнабулак. Офис мой тогда располагался в трёхкомнатной квартире пятиэтажного жилого дома, на третьем этаже, и был полностью пригоден как для ведения бизнеса, так и для проживания в нём. Доехав до моего дома, я отпустил такси, сославшись Леночке на то, что мы с ней потом вызовем другое, и это будет дешевле. С трудом удерживая в обеих руках пакеты с покупками, мы с Леночкой поднялись ко мне на третий этаж. Как только мы вошли в квартиру, я закрыл, изнутри, входную дверь на ключ, спрятал его на себе и сказал Леночке: «Ты никуда отсюда не уйдёшь. Ты будешь со мной!». Леночка недоумённо ответила: «Такого хама и наглеца я в жизни не встречала!». Так я украл Леночку первый раз. Украл очень красиво, потому что всю ночь мы с ней танцевали, я читал ей стихи и осыпал её комплиментами, которые сам называл не чем иным, как констатацией фактов, что было абсолютной правдой. Утром я обзвонил своих сотрудников и сообщил, что сегодня у них всех выходной, на работу приходить не надо. Мы с Леночкой легли спать в разных комнатах моих аппартаментов.
Разбудил меня звонок факса. Звонила Полинка из Омска, где она сейчас, как заочница, сдавала сессию. «Добрый день, любимый! Поздравь меня! Я сегодня сдала второй экзамен. ! На «пятёрку»!», - затараторила Полинка в трубку. «Поздравляю, дорогая! Умница! Ты же столько готовилась!», - выдавливал я из себя, находясь, что называется, меж двух огней. С одной стороны — мы с Полинкой муж и жена, и я её ещё любил, а с другой стороны — только бы не проснулась Леночка в соседней комнате, которую я уже тоже полюбил и которой уже боялся лишиться. «Любимый, у тебя была сделка, вышли мне денег. Я здесь присмотрела кое-что очень красивое, хочу порадовать потом тебя! Вышли сегодня, а то купит кто-нибудь и мне не достанется!», - продолжала Поля. «Хорошо. Конечно вышлю. Сколько?», - поинтересовался я. «А сколько не жалко!». - ответила законная жена, и добавила: «Сто пятьдесят тысяч». «Вышлю, дорогая, сегодня же! Когда у тебя следующий экзамен?», - продолжал я разговор. «Через пять дней! Два дня на отдых, а потом ещё раз всё проштудирую и сдам. Ты же знаешь, Олежка, студент учится по любому предмету только три дня в полугодие — перед экзаменом!», - засмеялась суженая. «А когда у тебя заканчивается сессия?», - спросил я. «Ты что?! Забыл, что ли?! Я же столько раз тебе говорила, что уезжаю от тебя на целых полтора месяца!!! Как ты мог забыть?!», - удивилась Полина. Я понял, что попал в довольно щекотливое положение и начал выкручиваться: «Да нет! Я это прекрасно помню! Просто дату твоего возвращения перепутал на один день, вот и уточнил!». «Ты мой котик! Ты уже по мне соскучился! Ну, скажи, что ты по мне соскучился!». «Да, дорогая, соскучился. Ну, ладно, у меня работы невпроворот. Я тебе позвоню. Целую!», - закончил я и положил трубку факса. В кабинет вошла Леночка: «Отпусти меня. Открой дверь. Пожалуйста! Я поеду домой.». Я готов был провалиться сквозь землю.
Три недели пролетели как один день. Я был на седьмом небе от счастья, что Леночка со мной. Обратной стороной медали были наши с Полинкой ежедневные созвания при Леночке. От этого я никуда деться не мог и просто разрывался на части, но то, что Леночка была рядом — скрашивало всё. Ленуська пребывала в заточении не падая духом и всячески поддерживая меня в моей работе. О бегстве она, как я уже думал, и не помышляла. Однако, бдительности я не терял и хранил ключ от входной двери в нашу квартиру в нехитром тайнике — на шнурке моих спортивных брюк, с внутренней стороны. Тайник был более, чем надёжный. В магазин я ходил один, оставляя Леночку в квартире. С деньгами проблем у меня не было. Более того, за это время я заключил ещё одну сделку и заработал три миллиона. У сотрудников шла третья неделя вынужденного отпуска. Присутствие Ленуськи в моей штаб-квартире сделало меня самым счастливым человеком на земле. Конечно, каждый день мне приходилось выходить ненадолго из дома, закрывая на ключ моё Сокровище, но возвращался я каждый раз с охапкой свежих роз, сладостями для моей Афродиточки и провизией для нашего пропитания. Вхож в мои пенаты всё это время был только один мой сотрудник — сосед по лестничной площадке — Пашка Войткевич. Его мама, Евгения Яновна, человек очень интеллигентный, культурный и образованный, также была нашей частой гостьей. Именно ей я обязан на век за очень красивые её оценки и комментарии относительно моих чувств и моего отношения к моей неповторимой и ненаглядной красавице Ленуське. Когда эти желанные мною гости приходили к нам, я закрывал за ними дверь на ключ, который тут же прятал в свой тайник.
Я проснулся в час дня. Тишина в квартире была полной. Сердце ёкнуло... Я из своей комнаты вышел в зал — Ленуськи там не было. Тогда я осторожно постучал в её комнату и открыл дверь — там её тоже не было. Я — на кухню! Там её тоже не было. Туалет и ванна были закрыты. Я — к входной двери! А сам стал лихорадочно нащупывать ключ от квартиры в своём тайнике. Входная дверь была чуть приоткрыта. Ключа в тайнике не было!
Молниеносно оценив ситуацию, я чуть ли не босиком, бросился по ступенькам подъезда своего дома вниз. У подъезда сосед с пятого этажа копался в движке своей «девятки». «Ты не видел сейчас пробегавшую красивую девушку здесь?», - выпалил я. «Видел.», - ответил сосед. «Куда она побежала, в какую сторону?!», - поторопил я его с ответом. «На остановку», - ответил он и снова полез под капот. Крайние дома микрорайона от автобусной остановки отделяло средних умеренных размеров поле, по которому и была протоптана народная тропа к остановке. Именно на этой тропинке я и увидел стремительно удаляющуюся от меня Ленуську. Она, практически, была уже рядом с остановкой. Из-за угла, как в замедленной съмке, выворачивал и подруливал к остановке оранжевый автобус «Икарус». Леночка, на бегу, обернулась и, увидев меня, побежала ещё быстрее.
Никогда в жизни я не видел, чтобы девчонки так быстро бегали. И никогда в жизни так быстро не бегал я сам. «Икарус» остановился. Двери открылись. Из него начали выходить пассажиры... Вышли. Начали заходить пассажиры с нашей остановки. Ленуська была уже рядом с автобусом. Решали всё считаные секунды. Я прибавил скорости. В автобус поднялся последний пассажир и, тут, Леночка вскочила на подножку уже отъезжавшего автобуса. За ней стали медленно закрываться двери...
Я успел вскочить одной ногой на подножку уходящего автобуса и вцепиться одной рукой в поручень. Второй рукой, не давая закрыться дверям, я обхватил Ленуську за талию. Автобус затормозил. Двери открылись... Я, буквально, вытащил Ленуську из автобуса. Леночка, возмущаясь, воззвала к пассажирам на остановке: «Люди добрые, помогите! Он не даёт мне уехать!». «Я тебе дам «помогите», - парировал я, - «А ну пошли домой! Ишь ты — сбежала от меня и ещё «люди, помогите» ей!», - возмущался уже я. Люди на остановке оказались, действительно, добрые и никто не воспрепятствовал тому, чтобы я повёл Ленуську снова в свой дом, в свою штаб-квартиру. Чтобы у неё не сильно получалось сопротивляться возвращению домой, я крепко, - но нежно, - прижал её за её тонкую талию к себе. Это был первый побег Ленуськи от меня.
Леночка два дня сокрушалась по поводу неудашегося ей побега. Выяснилось, что на протяжении всех трёх недель она, каждодневно усыпляя мою бдительность, когда я засыпал своим крепким мертвецким сном, вела, обследуя каждый сантиметр моей штаб-квартиры, поиск заветного ключа от входной двери. Двадцать дней её усилий не прошли даром и на двадцать первый день осталось только одно место, где мог быть спрятан мною этот ключ — на шнурке, с внутренней стороны моих спортивных брюк.
Чем больше Леночка сокрушалась, тем радостнее мне было на душе, ибо я всё более отчётливо понимал уникальность выпавшего мне счастья предотвратить её побег.
Посокрушавшись два дня Ленуська сообщила: «Что ж, видно, такова Судьба». Я тут же согласился, что это, видимо, так и есть, Судьба, и, уже, никуда от этого не уйти. Такой поворот событий ещё больше обрадовал меня. Следующие восемь дней у нас в отношениях царила абсолютная идиллия. Такая, что бдительность была бы уже излишней, но, тем не менее, я ей «уснуть» не давал.
«Олег, мне надо завтра к сестре, к Нинке, съездить по одному делу в Жетысу-2.», - обратилась ко мне Леночка. «Поехали вместе.», - предложила она. «Так ты же сразу от меня сбежишь», - засомневался я в чистоте её намерения. «Нет, конечно. И ты же будешь со мной!», - стояла на своём Ленуська. Последнее обстоятельство сыграло решающую роль — я согласился. Не могло же заточение Ленуськи длиться вечно — это во-первых, а во-вторых — её поведение и хорошее расположение ко мне не вызывало уже абсолютно никаких сомнений или, тем более, подозрений. Утром следующего дня, - она под руку со мною, - мы поехали домой к Нинке. Я не шёл, а плыл, не касаясь земли от счастья.
Нина встретила нас с Ленуськой очень радушно и гостепреимно: «Присаживайтесь за стол. Всегда рада дорогим гостям». Мы расселись за столом на кухне. Вскоре появились и угощения хозяйки — борщ, картофельное пюре с жареной рыбой и салат из огурцов и помидоров, заправленный майонезом. Хозяйка хлопотала у плиты и, вдруг, спохватилась: «Ой, а хлеба-то в доме и нет! Олег, не в службу, а в дружбу, - сбегай за хлебом. Магазин внизу, за углом!». «Какой разговор?! Конечно сбегаю!», - ответил я уже обуваясь в коридоре, у прихожей.
Как только за мной захлопнулась входная бронированная дверь и я услышал два поворота ключа в ней — я всё понял!
Меня облапошили Ленуська с Нинкой как последнего осла!
Я звонил, стучал... Из-за двери Нина сказала мне, что Лена, втайне от меня, звонила ей с моей штаб-квартиры, всё рассказала и требует больше никогда её не беспокоить. Это был крах! Из-за бронированной двери Леночку мне было не достать. Она, в один миг, стала недосягаемой для меня. Весь день, до полуночи, я то звонил, то стучал в дверь..., то выбегал из подъезда к телефнной будке и безуспешно пытался дождаться пока Нинка или Леночка возьмут телефонную трубку. Все попытки вести какой-либо диалог с Леночкой были тщетны! Я рвал и метал! Я не находил себе места!
К полуночи, вспомнив сколь велики запасы продовольствия в Нинкином холодильнике, я решил уехать к себе в штаб-квартиру. Моя любимая Ленуська со своей сестрой Нинкой могли запросто выдержать мою недельную осаду их надёжного убежища. Я точно знал, что Леночка, после моего исчезновения, первым делом поедет к себе домой, на проспект Абая и, поэтому, успокоившись и собравшись с мыслями уехал на такси к себе.
Ранним утром следующего дня я уже был на проспекте Абая. Позвонил в дверь. Открыла мама Ленуськи — Раиса Николаевна. «Здравствуйте! А Леночку можно? Позовите её, пожалуйста!», - попросил я. «А её нет дома», - ответила Раиса Николаевна совершенно спокойным и невозмутимым голосом. «Спасибо. Я потом позвоню ей, передайте ей, пожалуйста, когда она придёт», - передал я свою просьбу и нажал кнопку вызова лифта. Дверь квартиры Леночки захлопнулась. Я, на цыпочках, отошёл от лифта и на один лестничный пролёт восьмого этажа спустился вниз. Я вспомнил, что Леночка рассказывала про свою соседку по квартире снизу — Сауле. План действил созрел мгновенно!
Я позвонил в дверь квартиры Сауле... «Вам кого?», - спросила ровесница Леночки, девушка-казашка. «Привет! Ты Сауле?», - спросил я. «Да», - ответила мне девушка. «Саулешка, тут такое дело...! Выручай!», - и я всё, вкратце, ей рассказал. Саулешку уговарвать не пришлось. Улыбнувшись мне, она направилась к двери Ленуськи этажом выше.
«Раиса Николаевна, доброе утро! Как поживаете? Как Ваше здоровье?», - по-казахски традиционно обратилась Саулешка к маме моей возлюбленной. «Здравствуй, Сауле! Спасибо! Живы-здоровы, слава Богу, чего и тебе, и твоей семье желаем!», - ответила Раиса Николаевна. «Раиса Николаевна, я такое платье купила, ахнете! Хочу, чтобы Лена оценила мою покупку. Позовите её, пожалуйста!», - по-актёрски профессионально защебетала Саулешка... «Лена, выйди! К тебе Сауле! Зовёт на примерку!», - обратилась Раиса Николаевна в глубь пятикомнатной квартиры своей многодетной семьи. Саулешка повела Ленуську за собой, на этаж ниже.
Через полтора часа моя любимая Ленуська уже снова была у меня, в моей штаб-квартире в Айнабулаке. Чувства возмущения и негодования переполняли моё Солнышко через край! Я, со своей стороны, всячески старался донести до неё, что не могу прожить без неё ни минуты и что люблю её так, как никого никогда в жизни не любил. В последнем мне Ленусю долго убеждать не пришлось. «А я тебя — нет!», - сообщила мне моё Солнышко. «Ну и что?!», искренне вопросил я, - «Главное — я тебя люблю! А это уже пятьдесят процентов есть. А ты меня полюбишь потом. Позже! И это будут ещё, недостающие пока, пятьдесят процентов! Было бы ненормально, если бы ты сказала сейчас, что любишь меня. Ты же девушка! И моя задача, как рыцаря, покорить тебя. Просто я не знаю как и чем можно покорить такую невероятную красавицу, как ты!». Ленуся два дня повозмущалась, а потом снова наступила идиллия. Мои сотрудники уже стали приходить на работу в офис, где Ленуся была представлена им как полноправная моя вторая половинка и хозяйка моего семейного очага. Сказать, что мои сотрудники слушали Ленусины рассказы о наших с ней отношениях с глубоким интересом — это ничего не сказать! Когда кто-то входил или выходил из моей штаб-квартиры, я непременно закрывал входную дверь на ключ. Его я снова стал прятать на шнурке своих спортивных брюк, с внутренней стороны. Я был более, чем уверен, что второй раз подряд искать этот символ своей Свободы на старом месте Ленуська не догадается.
Сессия у Полинки закончилась для меня так быстро, будто и не начиналась. Я встретил её на вокзале, выходящую из вагона: «Олежка, приветики! Я всё сдала! Поздравь меня! Теперь полгода — лафа! До следующей сессии!». Я подал ей руку и помог сойти на перрон: «Привет, Полянка! Это очень хорошо, что ты уже в Алма-Ате. Мне надо тебе очень многое сказать.» «А-а-а, соскучился! Я тоже по тебе скучала! Каждый день думала о тебе.», - продолжала Полинка. «Полянка, я полюбил другую. Так вышло. Извини меня. Я ухожу к ней.», - серьёзно-серьёзно сказал я Полине. Она застыла на месте: «Как другую?! Ты шутишь?! Нет, ты скажи, ты меня разыгрываешь!», - и она засмеялась... «Нет.», - ответил я, - «Это — правда. И потом, так не разыгрывают. Во всяком случае — я. Ты же меня знаешь!».
Я посадил Полинку в такси, оплатил ей проезд до её дома, а сам поехал на другом такси к себе в штаб-квартиру. Там я всё рассказал Леночке.
На следующий день Полинка пришла ко мне в штаб-квартиру: «Нет, уж, давайте поговорим! Это всем надо. Что здесь происходит, пока меня нет?!». Мы расселись в кабинете, с трёх сторон стола, видя в лицо каждый друг друга. «Полина, я полюбил. Полюбил по-настоящему. Леночку. Я не могу жить без неё и хочу, чтобы ты это ещё раз услышала и просто знала, что я намерен связать с ней всю свою дальнейшую Судьбу», - начал я. «Кто ты, здесь, такая?!», - обратилась Полинка к Леночке. «Я ничем тебе, Поля, помочь не могу. Извини меня. Просто пусть Олег сделает прямо сейчас свой выбор, с кем ему быть. Это будет по-честному», - серьёзным голосочком сказала Леночка. «Какой выбор?!», - повысила голос Полинка, - «Я — его жена! А ты кто?!». Леночка стойко сдержала натиск и повторила: «Пусть Олег сейчас сам выберет, с кем ему жить». «Олег, что ты молчишь?! Скажи этой особе, что я твоя жена и что мы с тобой семья!», направила свой натиск Полина на меня. «Вы обе знаете о моем выборе», - сказал я двум этим женщинам, - «Он ни для кого из вас обеих не секрет. Я выбрал свою Судьбу — это Леночка! Полина, извини, если сможешь.». Напряжение наросло неимоверное. Чтобы как-то разрядить обстановку я встал из-за стола, подошёл к Леночке и попрощался с Полинкой: «Нам надо ехать по делу. Всего доброго! Извини!».
Я прекрасно понимал, что образовавшаяся идиллия с Леночкой, которая так и продолжала оставаться украденной, может разрушиться, доведись только Ленуське сбежать от меня. Но, всяком случае, я был честен и она всё теперь превосходно знала о моей личной, семейной жизни. Главное — моя любимая Ленусенька была со мной, и я летал от этого в облаках, готов был воротить горы, море было, что называется, «по-колено». Я надеялся на лучшее. И верил в лучшее!
Ленуська снова сбежала... В третий раз! И снова, когда я спал своим богатырским сном!
Мгновенно проанализировав ситуацию и вспомнив, что она говорила про то, как её лучшая подруга Маринка Цой сегодня должна уехать на год в Ташкент, я принял решение перекрыть самый вероятный маршрут от Ленуськиного дома на проспекте Абая до железнодорожного вокзала. В справочной службе вокзала мне сообщили об уже свершившемся отправлении поезда «Алма-Ата — Ташкент». Следовательно, примерно через двадцать минут моя самая строптивая красавица на свете должна была войти в подъезд своего дома. Счёт пошёл на секунды. И то, это было возможно, если Леночка не вздумала ехать этим же поездом подальше от меня, к своим родственникам, в Узбекистан или в Сибирь, чем она как-то, однажды, вскользь, мне пригрозила месяц назад.
Ленуська шла к подъезду своего дома не торопясь, прогулочным шагом, и любовалась весенним цветением неповторимой алма-атинской природы...
Через полтора часа моя божественная уже снова была у меня, в моей штаб-квартире в Айнабулаке. Следующие два дня возмущалась уже не Леночка. Возмущался я. Гвардия моих сотрудников попеременно присоединялись то к моему лагерю, то к Ленуськиному. Выруливала ситуацию, как всегда, Евгения Яновна: «Леночка, какая красивая любовь! Это — настоящая любовь! Я про такую ни в одной книге не читала, просто будто какой-то голливудский фильм смотрю. Тебя так никто никогда не сможет любить. Смотри, как Олег страдает, когда ты сбегаешь от него...». Ленуся слушала Евгению Яновну подолгу, молча, изредко украдкой поглядывая на меня. Я, когда ловил её взгляд, многозначительно, и подчёркнуто важно, утвердительно кивал головой.
Было воскресенье. У работников и у меня был заслуженный выходной. Проснулся я в час дня, так как лег спать часа в три ночи. На этот раз ключ был спрятан в моём сейфе с кодовым замком, код от которого знал только я один.
Когда я не обнаружил Леночки нигде в моей штаб-квартире удивлению моему не было предела! Не по простыням же она, - такая слабенькая и хрупкая, - спустилась с третьего этажа вниз???!
Сейф был открыт...
«Я же забыл закрыть его! Меня каким-то вопросом отвлекла от этого Ленуська!», - пронеслось у меня в голове... Сколько времени прошло с момента бегства Леночки, даже приблизительно, мне было неизвестно. «Только бы не успела сбежать в Сибирь или в Узбекистан!», - пульсировала в висках эта одна-единственная мысль. Как был, босиком, я бросился по ступенькам лестницы вниз, к выходу из подъезда...
Леночка медленно подходила к моему подъезду...
«Сама вернулась!», - пронеслось в голове и я почувствовал, что прислонён спиной к стене, рядом с почтовыми ящиками. Ноги подкосились... Если бы я не прислонился до этого к стене подъезда, попросту рухнул бы на бетонный пол.
«Я вернулась. Мы будем жить вместе», - тихо и уверенно сказала мне Леночка. Мы смотрели друг другу в глаза и не нуждались больше ни в каких словах...
Из протокола Небесной Канцелярии (на 30-летие супружества) .
Всё изложенное основано только на реальных событиях.
ГЛАВА № 1.
1989 год... Казахская ССР, Алма-Ата. Февраль.
В те годы Алма-Ата, если кто ещё помнит, была столицей Казахстана. Я учился в средней школе № 50. К началу февраля наша школа предоставила к несению постовой службы вымуштрованную усиленными двухмесячными тренировками роту почётного караула на Пост славы № 1 Казахской ССР из числа своих лучших пионеров и школьников. Пост славы № 1 Казахской ССР — это мемориал «Вечного Огня» у памятника панфиловцам в парке 28-ми героев-панфиловцев в Алма-Ате.
Прилежно исполнив положенные 10 дней несения караульной службы у «Вечного Огня», я не удержался, чтобы не написать в газете пионеров и школьников Казахстана статью «На Пост Славы шаго-М-ар-р-рш!».
Статья была разгромной. Я вскрыл в ней многочисленные факты падения в обмороки детишек-часовых от утечки газа из горелки «Вечного Огня», получение черепно-мозговых травм. Обратил внимание, что состав роты почётного караула полностью отрывают на два месяца от школьного учебного процесса для муштры по строевой подготовке. Солдатская форма для всех школьников была одного размера, что уродовало часовых и подчасков на посту. И многое другое... В завершение публикации я предложил не привлекать детей к несению караульной службы из всех, без исключения, школ города Алма-Аты во избежание детского травматизма, срыва учебного процесса во имя помпезной и ненужной повседневной парадности и торжественности. Так детская газета «Дружные ребята», в которой я работал юнкором, «взорвала» спокойствие казахстанской общественности, а я проснулся самым знаменитым в том году школьником Казахстана.
Вскоре после моей публикации несение детьми караульной службы на Посту славы № 1 Казахской ССР было полностью расформировано и много лет, до недавнего времени, никакого Почётного Караула у «Вечного Огня» героям на Посту славы № 1 Республики Казахстан вообще не было. И это — всего одна из всех публикаций того года.
Моей самой заветной мечтой было поступление на факультет международной журналистики или в МГУ или, на худой конец, В Казахский государственный университет Алма-Аты, куда меня ректорат этого ВУЗа просил только прийти на вступительные экзамены, а всё остальное — их забота. Естественно, об этой моей мечте знали и мои родители — полковник Дурницкий Владимир Николаевич и вечная «домохозяйка» Людмила Николаевна с той же фамилией.
Поэтому они мне, перед самым окончанием школы, поставили ультиматум: или я становлюсь военнослужащим и делаю офицерскую карьеру, или — чтоб моей ноги в их родительском доме больше никогда не было. Так я, шестнадцатилетний подросток, - говоря языком Дона Карлеоне из «Крёстного отца» Марио Пьюзо, - получил предложение, от которого невозможно отказаться. Лично я ничего нового в своих папе и маме не обнаружил, но их друзья — семья Бухачёвых и соседка по лестничной площадке — Галина Миронова, в один голос высказались о пережитом ими шоке относительно того, что я не смогу продолжить свою журналистскую деятельность. Чтобы не выглядеть в глазах своих немногочисленных друзей зверьми, папа с мамой заверили их, что я самостоятельно и невероятно осознанно остановил свой абитуриентский выбор на факультете журналистики Львовского высшего военно-политического училища Советской Армии и Военно-морского флота СССР («ЛВВПУ»), а мне ещё раз повторили свой ультиматум.
В уже зеленовато-жёлтом сентябре этого же года папа с мамой и двумя моими младшими братиками во второй раз укатили на пять лет в Германию, в город Вюнсдорф, где штабной полковник Дурницкий окопался в извилистых траншеях Ставки Верховного Главнокомандования Западной Группы Войск СССР в ГДР, в отделе кадров службы Ракетно-Артиллерийских Вооружений (РАВ), а я уже был курсантом 1-го курса жур.фака ЛВВПУ, сапогами командиров которого навсегда и безвозвратно было растоптано моё свободолюбивое и непредвзятое журналистское перо.
1989 год. Украинская ССР, город Львов.
Модные в те годы американские веяния привнесли в конкурсный отбор будущих курсантов ЛВВПУ свои новшества. Одно из них — многочасовое непрерывное тестирование всех абитуриентов на профпригодность к службе в Вооружённых Силах СССР. При конкурсе в 30 человек на одно место это тестирование являлось, по сути, основным, и самым главным, экзаменом при поступлении и делилось на четыре группы:
-
Настоятельно рекомендуется
Министерством Обороны СССР к поступлению;
-
Рекомендуется Мин.
Обороны СССР к поступлению;
-
Не
рекомендуется Министерством
Обороны СССР к поступлению;
-
Настоятельно не
рекомендуется Мин. Обороны СССР к
поступлению.
Таковы парадоксы того времени.
Мой внутренний мир тоже оказался не без парадоксов. За время учёбы меня дважды отчисляли из училища с формулировкой «по недисциплинированности». Первое отчисление папа уладил за неделю, и я был восстановлен. А второе отчисление имело куда худшие последствия — по просьбе моего папы меня отправили служить в войска, в пригород Львова, в в/ч 44536, посёлок Брюховичи. Когда я узнал, что назначен там лаборантом-такелажником, то, почти, уже готов был всё простить папе с мамой и постараться понять их даже в ущерб себе, но... Для неосведомлённых даю расшифровку: лаборант-такелажник — это грузчик боеприпасов. Когда мне пришлось ещё с пятью такими же «лаборантами» разгрузить первый железнодорожный вагон с 400-килограммовыми контейнерами арт.снарядов я поостыл в своих намерениях в отношении своих родителей. С их стороны в третий раз прозвучал всё тот же ультиматум: или я, отслужив год в войсках, восстанавливаюсь в ЛВВПУ или — чтоб ноги моей в их родительском доме больше не было. Что же касается непосредственно самого «родительского дома», то эту четырёхкомнатную квартиру в Алма-Ате мои заботливые папа и мама сдали в аренду на весь пятилетний период своего пребывания в Германии семье своих знакомых — Ткачёвым. Занимателен тот факт, что арендная плата за квартиру была более, чем символическая. Так мои папа и мама превратили супружескую пару Ткачёвых, проживавших в двух свободных комнатах, в цепных сторожевых собак для охраны их заграничного барахла, складированного в оставшихся двух больших закрытых комнатах.
Прибыв, в обед, в расположение части, я был немедленно направлен своим новым непосредственным командиром, сержантом, в наряд по кухне. Армейские власть и влияние моего папы чувствовались повсюду. Работёнка предстояла мне нудная и муторная — на корнегрызке (чистка картофеля). Кроме меня на эту «боевую задачу» сержант выделил ещё трёх солдат — Володьку Разюка, Мишку Мошкаринца и Данила Корецкого. Поначалу я скис, но когда узнал, что картошки надо почистить в восемь раз меньше, чем в том же численном составе, за ночь, в наряде по столовой в ЛВВПУ, воспрял духом. Весь объём картофеля был поделен на четыре равных части, по ¼ на человека. Работа закипела! Я первым закончил чистку своего объёма и, не теряя времени, тут же начал чистить картофель из бака Володьки Разюка, который сидел на табуретке слева от меня, напротив своего бака. Уже вечером, перед «отбоем», Володька Разюк подошёл ко мне и позвал в курилку. Только там я от него узнал, что состав наряда по «корнегрызке» был вовсе не случайный. Сержант собрал самых авторитетных солдат батареи чтобы они «выписали» мне «поздравление с прибытием «шакала»». Володька мне доходчиво и просто объяснил, что, посколько, я учился на будущего офицера, т.е на «шакала», который всю свою жизнь будет истязать простых бедолаг-солдат своими приказами, то меня в солдатском коллективе ждал год «счастливой» жизни с несходящими фингалами и периодически пересчитываемыми рёбрами. Тут же он добавил, что был сильно поражён, когда я, в «корнегрызке», завершив свою работу, помог и ему с Мишкой Мошкаринцем. Именно это, как выяснилось, и стало моим пропуском в нормальный солдатский быт и уклад жизни в этой воинской части.
Однажды было утреннее построение, наша батарея ждала своего комбата, капитана Попова Сергея Николаевича, а по территории воинской части, в направлении клуба, торопливо шёл какой-то ещё незнакомый мне майор. Морщинки от улыбок на глазах и щеках, в глазах сразу подмечались вдумчивость и цепкий ум, стройный, подтянутый, в меру худощавый, он уже подходил к клубу, когда рядом с ним резко затормозил вылетевший из-за клуба командирский «УАЗик». Из «УАЗика» вывалился грузный командир нашей части полковник Шатов Вячеслав Николаевич и, чётко чеканя шаг, подошёл к майору, первым отдал ему честь, и что-то доложил. Среди солдат нашей, стоявшей в строю, батареи сорвалось сразу с нескольких уст: «Дядя «Тише-Тише!», «Дядя «Тише-Тише!»... Моё любопытство достигло своего предела. Кроме того, что наш командир части, полковник по званию, первым отдал честь этому майору, который в своём воинском звании на два ранга ниже полковника, то есть — чином поменьше, так ещё у этого майора какое-то странное прозвище: «Дядя «Тише-Тише!». «Кто это?», - спросил я Володьку Разюка, своего нового друга и сослуживца. «Да це «Дядя Тише-Тише!». Вин з Особого Виддилу КГБ, в нас же дэсь боеприпаси, «Калашники», «Макары», патроны, снаряди, взрывчатка, вот вин зараз и приихав подывитися, щоб порядок був». У меня в памяти мигом пронеслись все прочитанные в детстве книжки и увиденные кинофильмы о разведчиках, шпионах и о романтике их работы. Я часто помышлял и о такой профессии для себя, но не знал, как можно получить Направление в Высшую школу КГБ СССР в Москве, без которого «вход» туда закрыт. Проследив взглядом за тем, куда именно в клуб войдёт этот майор, через пять минут я уже постучал в дверь занятого им кабинета. «Войдите!», - услышал я и уверенным шагом пересёк порог клубной художки.
Карьера агента любой спецслужбы, - сообщаю для тех, кто не знает, - всегда начинается с работы информатором. Проще говоря — осведомителем, а ещё проще - «стукачом». Причём «стучать» надо на всех и обо всём (если нет конкретизированной задачи или «объекта»). Я не был исключением. Первые задания были просты как поросячий пятачок: при разгрузке боеприпасов незаметно обследовать замки складов с оружием на предмет взлома или на предмет попытки создания подкопа; внимательно прислушиваться к разговорам солдатских бригад грузчиков с целью выявления кражи какого-нибудь одного патрона (на брелок) или лапшинки пороха (чтоб подсыпать кому-нибудь в сигарету и угостить ею) и тому подобная ерунда.
Майора звали Шапалин Валерий Александрович. После выполнения мною первого же задания такого рода он взял с меня подписку о неразглашении государственной тайны, в которой я предупреждался о пятнадцатилетнем сроке лишения свободы в случае её разглашения.
К агентурной работе я получил допуск весьма быстро, так как делал большие успехи в сборе нужной информации. Мне была поручена разработка сразу двух командиров сержантского состава, один из которых — Анатолий Жирновой, - дождавшись дембеля, скоро должен был отчалить домой, а второй — персональный водитель командира нашей части полковника Шатова — Анатолий Жилко. И с Жирновым и с Жилко я должен был сначала крепко сдружиться, чтобы затем «разработать» их по сценариям Шапалина. Сдружился я с каждым из них быстро и так, что ни один из них не знал о моей дружбе с другим. Оба сержанта, по солдатским меркам, были далеко не бедствующими. У Жилко лился рекой безлимитный бензин на командирский «УАЗик», который он ежедневно продавал по одной-две канистры «налево», а за Жирновым, кроме такелажных работ, был закреплен, как за «правой рукой» начальника склада, продовольственный склад, откуда он переодически таскал и перекидывал через забор — на продажу - говяжью тушёнку и пакеты с не менее дефицитной в то время гречкой. Процесс моих «сдруживаний» с обоими этими «объектами» щедро финансировался Особым Отделом Львовского гарнизона Прикарпатского Военного Округа (ПрикВО), проще говоря — военной контрразведкой. Легенду для меня Шапалину долго сочинять не пришлось, так как все в части знали моего высокопоставленного папу, «страдавшего» в Германии от тоски по Родине.
Теория и практика в моей агентурной деятельности моим куратором Шапалиным были совмещены воедино. «Есть такой метод — называется «Метод ассоциации»», - сказал он. «Смотри, я показываю тебе фотографию, где виден смеющийся мужчина, который стоит у кафедрального собора в центре Праги. И говорю: «Вот какой у меня есть друг: в любую загранку съездить может. Ему это ничего не стоит. А сколько у него за границей друзей! Я — его лучший друг!». Теперь — расклад метода: «Если и у тебя есть такой друг, которому любая загранка нипочём, то ты сразу же скажешь мне об этом. Помимо всего, ты выложишь мне всё, что знаешь о его загранпоездках и о его друзьях за рубежом.» Я внимательно слушал и впитывал в себя каждое слово Валерия Александровича. К уже имевшемуся моему скромному багажу КГБэшного спецобразования эти знания, - понимал я, никак лишними не будут. «А у этого метода, - продолжал Шапалин, - сложное научное название. Поэтому я назову его просто понятными словами: «Метод - «Против шёрстки»». Применяется так. Хвалишь собеседника по нескольким пунктам личных качеств: «Вот, ты такой умный, практичный... И квартира у тебя есть, и дача есть. Всего сам достиг! Молодец!». Собеседник, от таких слов, подсознательно расслабляется, теряет бдительность. Как же: он такой замечательный! А ты продолжаешь, - уже с сожалением в мимике и в интонациях: «А машины у тебя своей нет. Жаль, что у тебя так, до сих пор, и не получилось заработать на неё!». Собеседник, - если у него есть крупная «заначка», достаточная, например, на покупку автомобиля, сразу же встрепенётся! «Да ты что!», - скажет он. «Мне, хоть прямо сейчас, ничего не стоит взять и купить авто! 5.000. долларов — не самая большая сумма! И т. д. И т.п.». Вот такими уроками Валерия Александровича я руководствовался в своей практической агентурной деятельности.
У Толика Жилко был беспрепятственный въезд на территорию оружейных складов в любое время суток и свободный выезд в город, «УАЗик» и водитель командира части, как-никак. Дождавшись Тольку в автопарке, где он готовился поставить в гараж, на ночь, командирский «бобик», я подошёл к нему и предложил закурить. Разговор завязался сразу. Жилко скоро должен был ехать в краткосрочный отпуск на Родину, домой, и, поэтому, тема разговора была избрана именно эта. Когда Толик дошёл до места о том, как он встретится с лучшим другом и подарит ему свой армейский «трофей» - комплект модной в то время в народе формы-«афганки», - я прервал его и полез во внутренний карман своей солдатской формы-«афганки»: «Да-а, твой друг будет тебе сильно рад. Вы, всё-таки, с детства дружите! Кстати, смотри, какой у меня есть свой «трофей!» Я достал и развернул пятидесятисантиметровый моток бикфордова шнура, которым был предусмотрительно снабжён Шапалиным. Чиркнув зажигалкой, я поджёг его с обоих концов и бросил на землю. Зрелище было завораживающее... Бикфордов шнур шипел как змея и искрился как фейерверк. Потекли несколько секунд ожидания, когда должен был сработать «Метод ассоциации», если, конечно, Жилко уже имел к поездке в отпуск какой-то серьёзный оружейный «трофей», похищенный и вывезенный с территории оружейных складов. Толик оказался «чист». Кроме, конечно, формы-«афганки». Но это уже была компетенция не военной контрразведки КГБ, а структуры уровнем пониже — военной прокуратуры.
Жирновой получил в штабе части проездные документы до места своего проживания на Родине — Ужгорода - и, перед отъездом на ж/д вокзал, пошёл проститься с двумя самыми близкими друзьями-сослуживцами в хлеборезку солдатской столовой. Меня он не позвал. Это был провал всей нашей с Шапалиным разработки. Ведь необходимо было знать, что он вывозит с собой, после дембеля, из части. Догнав, быстрым шагом, удаляющуюся в хлеборезку троицу, я, окликнув Толика, присоединился к ним. Первый тост был «За дембель для всех!» , второй — за солдатских девчёнок. Допив до конца вторые полкружки водки, я обратился к виновнику торжества: «Толяс! Ты пришёл а Армию пацаном, а уходишь старшим сержантом. Это потому, что ты сумел сделать головокружительную карьеру там, где она, практически, не реальна. Ты дембельнулся старшим сержантом! Все мы знаем, что в нашей части выше просто сержанта «не вырастешь»! А ты — старший сержант! Молодец! Ты дембельнулся, успев всё сделать для карьеры! Жаль, что эта карьера ничего не сделала для тебя...». В воздухе, на мгновение, повисла тишина. Клубы сигаретного дыма продолжали подниматься к потолку... Шли мгновенья, когда должен был сработать «Метод «Против шёрстки»»... Жирновой первым нарушил тишину и, не поднимаясь с табуретки, полез рукой за прислонённый к стене хлеборезки стенд. Оттуда он достал объёмный кейс, положил его на стол и, повозившись ключиком с замками, открыл его. Кейс был доверху набит дефицитом того времени: тушёнка говяжья; пачки чая и кофе; кулёк с гречкой; рыбные консервы... Не дожидаясь моей реакции, он выложил из кейса на стол весь провиант и поднял лежавшую на дне модного чемоданчика газету. Это был крупный успех! На дне кейса лежали три боевых гранаты; пистолет Макарова и пять пачек патронов к нему; восемь ручных сигнальных ракетниц. Я поднял тост: «Выпьем, друзья, за тяжесть службы и радость дембеля!», - и мы все дружно, разом, чокнулись алюминиевыми солдатскими кружками.
Скорый поезд «Львов — Ужгород» мчался среди залитых солнцем зелёных полей с пасущимися на них стадами колхозных коров. Анатолий Жирновой что-то рассказывал юной соседке по купе и они оба смеялись. Дверь купе открылась и в дверном проёме возникли две мужские фигуры в милицейской форме. Один из них, позёвывая и лениво прикрывая рот левой рукой, представился: «Линейный отдел милиции. Старший лейтенант Севрюков. Проверка документов». После досмотра личных вещей у всех пассажиров купе Анатолию Жирновому удалось доехать уже не до Ужгорода, а лишь до ближайшей железнодорожной станции, где его вывели из вагона и посадили в милицейский «УАЗик» уже с наручниками на руках. Начальником Особого Отдела Прикарпатского Военного Округа мне была объявлена устная благодарность, а сложность и уровень поручаемых мне Шапалиным и, уже, самим начальником Особого Отдела Львовского гарнизона агентурных заданий повысились в разы.
Бывали и казусы. Например, я обожал бегать в «самоволки», проще говоря — уходить из своего воинского расположения в город без соответствующего и необходимого, в таких случаях, разрешения командования. Именно из-за таких «самоволок» меня дважды и отчисляли из ЛВВПУ. В одном из очередных «самоходов», в который я отправился в солдатской форме, а не в «гражданке», дело случилось так.
Мороз был градусов пятнадцать-восемнадцать. Сильно не погуляешь по полюбившемуся, с первого дня пребывания, городу с очень влажным климатом. Направившись к кинотеатру «Мир», я увидел небольшое столпотворение что-то покупавших людей. Подойдя полюбопытствовать, тут же занял очередь: львовянка лет сорока бойко продавала горячие, ароматные и хрустящие с виду, пирожки с картошкой. Нехитрая в приготовлении продукция шла нарасхват! «Три!», - бодро выпалил я из себя морозный воздух и протянул уличной торговке полтора рубля. «Бэри болъше, дарагой! Салдат нада естъ харашё, чтобъ слюжьба харашё шёль!», - услышал я чей-то голос справа за спиной. Обернувшись, я увидел какого-то то ли кавказца, то ли азиата, который широко улыбнулся торговке и, приплясывая от мороза, попросил: « Мнэ шетырэ завэрны, красавыца!». Кавказец заметил мой взгляд и улыбнулся и мне. «Да нет. Спасибо. Мне и трёх хватит.», - ответил я и взял протянутый мне торговкой маслянистый свёрток с обжигающими руку пирожками. Через минуту кавказец догнал меня. «Мой старшый син тожэ салдат. В Хабаравск слюжит. Ты артыллерыя? Он тожэ артылеррия. Полгод ищё слюжитъ ему. Патом — дэмбэлъ и дамой. Ми с мой жина ужэ ждать его дома, в Азэрбайджянъ. Я здэсь в камандировка. Мэня Аликъ завутъ!», - уплетая пирожок и радушно улыбыясь представился Алик. «А меня — Олег. Очень приятно.», - ответил я, смакуя свой продовольственно-пирожковый запас. «Я вчэра прыехатъ Лъвовъ, а сэгодня у мэня Дэнъ раждэний. Я тэбя угащатъ, артыллерия, а то адын я в этат горадъ савсэм, а ми вэздэ гастэпрэымства дэлать!», - многозначительно подняв руку со свёртком пирожков вверх, продолжил Алик. Так между нами завязался непринуждённый разговор, в котором выяснилось, что мы с ним почти земляки и что он не раз бывал в командировках и в Алма-Ате, которую довольно неплохо знал. Когда мы с ним почти дошли до кинотеатра «Мир», он предложил мне принять его приглашение в ресторан, чтобы отпраздновать его День рождения. Я бы охотно согласился , но то, что я был в форме, - плюс, - в «самоходе», остановило меня от опрометчивости, и я сказал ему об этом. Тогда он сказал, что снял неподалёку отсюда, в центре города, однокомнатную квартиру на период командировки и пригласил меня в гости. Мы пошли к нему домой.
После пятого тоста мне стало подозрительным то обстоятельство, что все эти тосты Алик поднимал то за мою службу, то за мои будущие успехи, то за моё большое — в скором — богатство... И это при том, что я, в свою очередь, после его тостов обязательно произносил свои: за его День рождения; за его родителей; за его семью; за его детей и тому подобные, как и полагается по восточным традициям и обычаям. Я бы так и «списал» всю свою подозрительность на всемирно известное восточное гостепреимство, как неожиданно для меня произошла «развязка». «Я тэбэ падарыть «Вольга — ГАЗ трыдцатъ адынъ! Ти мнэ сдэлать дэсятъ автаматов Калашъныкав.», - абсолютно спокойно предложил Алик. Я попал в свою стихию! Вот она — крупная удача! Часа три с половиной мы с ним, вперемежку с тостами за предстоящий успех, обсуждали план дальнейших действий. В дверь кто-то позвонил. К Алику зашёл, буквально, на пять минут, по какому-то делу, поляк по имени Збышек. Получив от Алика какую-то коробочку размером с огромный кулак Алика, Збышек, при мне, достал из спортивной сумки очень толстую пачку самых крупных в то время советских денежных купюр, - «сто- и пятидесятирублёвок», - и быстро отсчитал Алику четырнадцать тысяч рублей. Это была довольно крупная для меня сумма денег! Збышек ушёл, а гость из Азербайджана, спрятав полученные деньги под подушку стоявшей рядом с нашим столом его кровати, сильно и сразу повеселел. Мы продолжили обсуждение нашего плана... Через час Алик практически уже ощущал в своих руках холод оружейного металла и не скрывал ещё больше возросшей радости. Всё это закончилось бы моей «разработкой» Алика на предмет выявления каналов закупок и поставок им партий оружия, но... «Ми давай пытъ за дрюжба и чтоби дэлать другъ другъу прыятно!», - и гомик Алик, залпом осушив рюмку с водкой, рассказал мне о том, как мне должно быть приятно от того, что я оттрахаю его. Тут же он начал привязываться ко мне.
Какая там дальнейшая «разработка» Алика! Всё это было бы хорошо, но я не «голубой». И трахать мужиков в мои личные, - и агентурные КГБэшные, - планы никак и никогда не входило. Алик был раз в пять крупнее меня и этого было достаточно, чтобы понять, что с применением силы, которой, надо заметить, у меня никогда и не было, я от него не отвяжусь. Оставалась одно: хитрость. «Алик, у тебя есть сладкая вода? У меня с детства проблемы с сердцем. Принеси, пожалуйста, стакан холодной водички, из-под крана. Только насыпь и размешай три чайных ложки сахара, чтоб глюкоза для сердца была. Будь другом!», обратился я к Алику. «Канэшна, дарагой!», - ответил он и ушёл, по коридору квартиры, на кухню. У меня оставалось несколько секунд, чтобы благополучно свалить от этого «голубого» придурка. Тихо взяв из-под подушки газетный свёрток с деньгами, спрятанный Аликом, я, на цыпочках, пробрался к входной двери в его квартиру. Сердце стучало как бешенное... Ключ был в замке. Тихо и аккуратно повернув его до упора, я быстро распахнул громко заскрипевшую дверь и бросился бежать...
Убедившись, что преследования нет, я, по извилистым львовским улочкам, вышел на конечную автобусную остановку пригородного маршрута «Львов — Брюховичи» около ЦУМа. Было, примерно, шесть часов утра. Скоро должен был подъехать первый утренний рейс. Мороз я не чувствовал вообще...
«А-а-а-ррр-рррр...!!!», - резко рванул и развернул меня за плечо шинели на сто восемьдесят градусов, лицом к себе, озверевший верзила Алик. Я абсолютно не слышал как он подкрался ко мне сзади, так как шёл снег, скрывший от меня звуки его подкрадывающихся шагов. Дальше всё было как в замедленной киносъёмке... Взмах огромного, сверкнувшего в темноте, под уличным фонарём, лезвия ножа в руке Алика и молниеносно проведённый мною каратистский приём. Это был единственный каратистский приём, который я знал. А если учесть, что я никогда не умел драться и всегда по полной программе «отгребал» во всех потасовках, то это было просто чудо! Алик кубарем отлетел в сторону от меня.
Бежал я довольно долго. Бежал до тех пор, пока не понял, что забежал в совершенно незнакомую мне часть города. Только там, озираясь по сторонам, я зашёл в какой-то подъезд какого-то старинного дома (а во Львове все дома старинные) и, дойдя, по ступенькам, до чердака, сел на последнюю ступеньку и наконец-то перевёл дух.
Шапалину Валерию Александровичу я рассказал всё без утайки. Закончив повествование, положил перед ним на его стол в его кабинете свёрток с четырнадцатью тысячами рублей. Он мельком взглянул на свёрток, простучал быстрой дробью пальцев правой руки какой-то короткий мотивчик, и сказал чтобы я... забрал эти деньги себе... в качестве вознаграждения от КГБ СССР. Так я не только не был привлечён к уголовной ответственности за хищение в особо крупных размерах, но и ещё, наоборот, был поощрён Особым Отделом КГБ путём передачи мне похищенных мною же денежных средств. Через двадцать минут квартира, в которой проживал Алик, уже была под скрытым наружным наблюдением Особого Отдела Львовского гарнизона. Через два с половиной месяца КГБ Украинской ССР был перекрыт один из крупнейших каналов хищений и поставок боевого стрелкового оружия и боеприпасов из пробандеровски настроенной Западной Украины в «горячую точку» СССР — Нагорный Карабах.
Год солдатско-агентурной службы завершился восстанавлением в ЛВВПУ. К тому времени я уже был и сам не прочь как можно скорее получить первое, необходимое для поступления в Высшую Школу КГБ СССР, базовое высшее образование. Тем более, что Направление в эту Школу уже было у меня, что называется, «в кармане».
ЛВВПУ мне обязано, кроме выявления трёх организованных преступных группировок из числа курсантов, ещё одним, только ещё одному человеку известным, событием. Именно это событие я и считаю самым ярким и самым коротким за всю свою военно-КГБэшную карьеру.
Я уже точно не помню, до второго отчисления или после последнего восстановления, мною завладела мысль затеять в ЛВВПУ собственное КВНовское движение, которого и в помине ни в одном воинском подразделении Вооружённых сил могучей державы тогда не было. Моя курсантско-политическая биография в рядах ЛВВПУ обрекала эту мысль на верную погибель. Это для КГБэшной деятельности моя репутация позволяла легко внедряться в самые закрытые курсантские тусовки, а о таком культурно-массового начинани, как свой КВН в ЛВВПУ, мне можно было и не думать, если бы не мой настойчивый характер и изобретательный, как я полагаю, ум.
При распределении участков убираемой нашей ротой территории ЛВВПУ, я вызвался убирать участок возле штаба. Расчёт оказался верным. Начальника Училища я подловил у входа в штаб. Полковник Пушнов Игорь Алексеевич внимательно выслушал меня и … тут же «дал добро» на создание нашей собственной, ЛВВПУшной, команды КВН, направив меня с этой затеей к начальнику отдела училища по культурно-массовой работе капитану Гусар.
Войти в состав непосредственно самой команды КВН ЛВВПУ, по причине «проблем с дисциплиной», мне так и не удалось. Жалею об этом до сих пор. Хотя, если относиться к этому с юмором, то, может, именно поэтому, и только благодаря этому, команда КВН «Львовские гусары» заняла в 1991 году первое место среди всех команд КВН в СССР, а впоследствии — на долгие годы - стала командой КВН министерства Обороны России.
Глава № 2.
1992-93 годы. Республика Казахстан. Алма-Ата.
Училище я бросил. Бросил сместе с КГБэшной своей деятельностью, так как в мои планы никак не входило обосновываться на веки вечные в нэзалэжной Украине.
Алма-Ата втретила меня свободным рынком, где любой желающий преуспеть становился одним из винтиков зарождавшегося капитализма.
Соскучившийся по любимой школе, я немедленно открыл Малое Школьное Предприятие «Спрайт». В сложное время глубокого экономического кризиса всем было тяжело выживать, но особенно — детям из неполных семей. Именно таких детишек-подростков четырнадцати-шестнадцати лет я и привлёк к работе на организованных мною производствах. Девочки делали заколки для волос, а ребята — массажёры для водительских сидений. Оба производства были налажены на базе кабинетов уроков труда школы № 50. Лишь спустя годы до меня стала доходить молва, что для семей многих из моих учеников-тружеников их заработки были основными источниками доходов их семей в то время. Через некоторый период, с большим сожалением, я был вынужден свернуть всё производство за его убыточностью. Спонтанно на смену производственной пришла риэлторская деятельность. С одной сделки по купле-продаже какой-нибудь захудалой квартирки я стал зарабатывать от одной тысячи долларов США. Открыв для себя «золотую жилу», я сразу перерегистрировал «Спрайт» из Малого Школьного Предприятия в Частную Фирму. Бизнес постепенно и уверенно пошёл в гору!
Смышлёная девушка с большими голубыми глазами уже второй год была моей женой. Полинка-мальвинка стала моей второй половинкой с десятого класса. Если меня Судьба после школы занесла во Львов, то её — в Омск, где она училась в институте лёгкой промышленности на технолога-модельера. Все годы в разлуке мы переписывались. Я ей звонил почти каждый день. Благо, один курсант, - ныне известный всему Казахстану Наиль Ахмеджанов, - научил меня звонить по межгороду абсолютно бесплатно. Болтали мы с ней по несколько часов подряд обо всём и ни о чём одновременно. Так наши отношения становились ещё более прочными и глубокими, что и легло в основу созданной нами в 1991 году молодой семьи. Идеальной парой мы с Полинкой-мальвинкой не стали. Я постоянно пытался идти вперёд, развивать бизнес, чтобы к пятидесяти годам стать миллионером и политиком, а Поля каждый раз, как только мне удавалось увеличить собираемый стартовый капитал для крупного бизнеса, сразу находила предлог урвать из кассы моей фирмы кругленькую сумму на приобретение необходимой ей, обязательно дорогостоящей, ерунды, без которой запросто обходятся девяносто семь процентов всех женщин. После таких её вторжений в моё дело, я непременно откатывался назад в своих планах и мне приходилось начинать навёрстывать упущенное чуть ли не с нуля. После того, как я бросил училище, Полинка перевелась на заочное отделение своего института. Так наша длительная курсантско-солдатско-студенческая разлука закончилась и мы, как и подобает молодой семье, зажили уже вместе. Мои папа и мама, как и обещали, выгнали меня из своего родительского дома, продолжавшего сдаваться в аренду семье Ткачёвых, и попросили Полинку, чтобы она, во имя семейного счастья, приютила меня у себя дома.Так всё и сталось.
Полинка поехала в Омск на сдачу сессии. Проводив её, я приехал в офис и приступил к работе. Неделя была очень напряжённой. Шла подготовка к сделке по купле-продаже квартиры.Клиенты платить мне мой гонорар желанием не горели. Более того, они делали всё для того, чтобы обойтись без меня. Пройдя все тернии, сделку я заключил и оформил. Заработал три с половиной миллиона рублей. По тому курсу это было три тысячи пятьсот долларов США. Вечером позвонил Полине в Омск. Выслушав, на что она потратит львиную долю моего сегодняшнего заработка, мы попрощались до завтра.
Я стал наугад обзванивать своих своих старых друзей и знакомых. Одной из таких знакомых была Наташка Никитина. Я набрал её номер... «Алло.», раздалось в моей трубке. «Добрый вечер! Наташу можно?», - спросил я. «Её нет дома.», - ответили мне. «А кто это?», - поинтересовался я, зная всю семью Наташки. «Лена», - ответили мне. И случился между нами разговор. Разговор, который изменил всю мою жизнь.
Надо сказать, что я, не преследуя какой-то определенной цели, выложил Лене всё, что накопилось и наболело на душе за прошедшую неделю. Она
внимательно и долго слушала-слушала меня, а потом выдала: «Как же тебе тяжело... Ты такой молодец, так хорошо справляешься с такими большими трудностями...».
Не знаю как кто кого, но меня, до этого, никто никогда не понимал. Никто и никогда. Для меня это было как гром среди ясного неба. Я был так благодарен Лене за это понимание, что это нельзя передать никакими словами. «Лена, спасибо тебе большое! Меня ещё никто никогда так не понимал! Давай встретимся. Я, в благодарность, хочу одеть тебя на миллион рублей.», - это было первое, что пришло пришло мне на ум, исходя из опыта нашей с Полинкой непродолжительной семейной жизни. Мысленно я уже успел представить себе Лену, которую видел последний раз почти пять лет назад невзрачной тоненькой, худенькой девочкой-подростком, с копной волос, из-за которых было даже не видно её лица. Психологически я был полностью готов к тому, что потрачу свой тяжело заработанный миллион на девушку с кривыми ногами, тощенькую, невзрачную, робкую, в общем — на серого мышонка. «Давай встретимся завтра, в пять, на ВДНХ.», - предложил я ей. «Хорошо. Давай.», - ответила Лена. У меня за спиной выросли крылья. На следующий день я два часа прождал Лену на остановке «ВДНХ». Она не пришла. Я буквально обрывал звонками её домашний телефон, но никто не брал трубку. Так и не дождавшись Лену, я взял такси и уехал в офис. Лишь оттуда я дозвонился ей: «Лена, привет! Почему ты не пришла на встречу и не брала дома телефон?», - недоумённо спросил я. «Я не могла. У меня не получилось. Извини.», - ответила она. Я практически не дал ей договорить: «Давай завтра, в такое же время, там же!». «Хорошо. Давай!»,- приняла моё предложение Лена ещё раз.
Она снова не пришла! Во второй раз! Это было всё! «Как? Почему?», - недоумевал я. Домашний телефон не отвечал... Из разговоров с ней я знал, что Лена учится в каком-то ВУЗе, на 1-м курсе экономического факультета. Этой информации мне, бывшем у агенту Особого Отдела КГБ, было достаточно. Через полтора часа я нашёл ВУЗ, группу и аудиторию, в которой занималась Лена. В аудитории, где шли занятия её группы, Лены не было. Я стал ждать звонка на перемену, оставшись на лестничном пролёте между вторым и третьим этажом университета «Туран», на котором Лена, по моим расчётам, непременно должна была появиться. Прозвенел звонок с последней пары... Студенты заполонили всю лестницу, шумной гурьбой спускаясь из аудиторий к выходу.
Откуда-то сверху, будто с небес, по ставшей в один миг хрустальной, лестнице спускалась девушка невероятной, просто неземной красоты... Я был поражён увиденным... Она прошла, сначала, верхний пролёт и, затем, нижний. Выразительные тонкие черты её лица окаймлял бурный водопад каких-то просто нереально красивых волос, спадавших по нежным хрупким плечам практически чуть ли не до пояса её тонкой, стройной и фантастически эффектной фигуры. Такого я не видел никогда! Она поравнялась, на лестничном пролёте со мной и, повенувшись ко мне спиной, уже направилась к пролёту со второго этажа на первый, когда я, наконец-то, осмелился и позвал: «Леночка!». Девушка обернулась на мой оклик на полкорпуса своего тела и волосы, взметнувшись, опали на её плечи... «Олег!...», - смутившись ответила она мне.
Это была любовь с первого взгляда. Я просто не чувствовал земли под ногами, когда, вызвавшись, провожал её до дома, в котором она жила. По дороге к дому я говорил с ней без умолку, переведя, в конечном итоге, смысл нашей встречи к данному мною обещанию одеть её на один миллион рублей.
«Ты что, с ума сошёл! Не надо мне никаких вещей! Что это такое?! Ты сам-то, хоть, понимаешь, что предлагаешь?!», - протестовала Леночка. «Это всего лишь моя такая благодарность тебе за то, что ты смогла понять меня так, как никто в жизни меня никогда не понимал!», - парировал я. «И ничего я не сошёл с ума», - продолжал я: « Я женат. Мне от тебя ничего не надо. Я всего лишь хочу отблагодарить тебя. И так, чтобы эта благодарность запомнилась тебе также, как мне запомнится на всю жизнь твоё понимание меня! Это для тебя, может быть, понимать всех людей ничего не стоит и ты, поэтому, не осознаёшь всей ценности данного своего качества. А лично для меня... Так я тронут этим до глубины души! И такое произошло в моей жизни впервые! Не обижай меня, прими мою скромную благодарность!».
После того, как Леночка зашла, на минутку, к себе домой чтобы оставить свои студенческие конспекты и принадлежности, я взял такси с почасовой оплатой извоза и мы с ней поехали за покупками...
Конечно же, главным оценщиком всех выбираемых и примеряемых Леночкой вещей был я. Ей шло всё! Потому что она — Богиня! Так мы заполнили багажник нашего такси пакетами с приятными нам обоим покупками.
Мне нетерпелось пригласить Леночку к себе в офис, в тот самый офис, где я столь усердно трудился и в котором был — по телефону — понят ею, как никаким другим человеком в своей жизни. Быстро придумав причину необходимости посещения мною своей работы, мы с ней поехали ко мне, в микрорайон Айнабулак. Офис мой тогда располагался в трёхкомнатной квартире пятиэтажного жилого дома, на третьем этаже, и был полностью пригоден как для ведения бизнеса, так и для проживания в нём. Доехав до моего дома, я отпустил такси, сославшись Леночке на то, что мы с ней потом вызовем другое, и это будет дешевле. С трудом удерживая в обеих руках пакеты с покупками, мы с Леночкой поднялись ко мне на третий этаж. Как только мы вошли в квартиру, я закрыл, изнутри, входную дверь на ключ, спрятал его на себе и сказал Леночке: «Ты никуда отсюда не уйдёшь. Ты будешь со мной!». Леночка недоумённо ответила: «Такого хама и наглеца я в жизни не встречала!». Так я украл Леночку первый раз. Украл очень красиво, потому что всю ночь мы с ней танцевали, я читал ей стихи и осыпал её комплиментами, которые сам называл не чем иным, как констатацией фактов, что было абсолютной правдой. Утром я обзвонил своих сотрудников и сообщил, что сегодня у них всех выходной, на работу приходить не надо. Мы с Леночкой легли спать в разных комнатах моих аппартаментов.
Разбудил меня звонок факса. Звонила Полинка из Омска, где она сейчас, как заочница, сдавала сессию. «Добрый день, любимый! Поздравь меня! Я сегодня сдала второй экзамен. ! На «пятёрку»!», - затараторила Полинка в трубку. «Поздравляю, дорогая! Умница! Ты же столько готовилась!», - выдавливал я из себя, находясь, что называется, меж двух огней. С одной стороны — мы с Полинкой муж и жена, и я её ещё любил, а с другой стороны — только бы не проснулась Леночка в соседней комнате, которую я уже тоже полюбил и которой уже боялся лишиться. «Любимый, у тебя была сделка, вышли мне денег. Я здесь присмотрела кое-что очень красивое, хочу порадовать потом тебя! Вышли сегодня, а то купит кто-нибудь и мне не достанется!», - продолжала Поля. «Хорошо. Конечно вышлю. Сколько?», - поинтересовался я. «А сколько не жалко!». - ответила законная жена, и добавила: «Сто пятьдесят тысяч». «Вышлю, дорогая, сегодня же! Когда у тебя следующий экзамен?», - продолжал я разговор. «Через пять дней! Два дня на отдых, а потом ещё раз всё проштудирую и сдам. Ты же знаешь, Олежка, студент учится по любому предмету только три дня в полугодие — перед экзаменом!», - засмеялась суженая. «А когда у тебя заканчивается сессия?», - спросил я. «Ты что?! Забыл, что ли?! Я же столько раз тебе говорила, что уезжаю от тебя на целых полтора месяца!!! Как ты мог забыть?!», - удивилась Полина. Я понял, что попал в довольно щекотливое положение и начал выкручиваться: «Да нет! Я это прекрасно помню! Просто дату твоего возвращения перепутал на один день, вот и уточнил!». «Ты мой котик! Ты уже по мне соскучился! Ну, скажи, что ты по мне соскучился!». «Да, дорогая, соскучился. Ну, ладно, у меня работы невпроворот. Я тебе позвоню. Целую!», - закончил я и положил трубку факса. В кабинет вошла Леночка: «Отпусти меня. Открой дверь. Пожалуйста! Я поеду домой.». Я готов был провалиться сквозь землю.
Три недели пролетели как один день. Я был на седьмом небе от счастья, что Леночка со мной. Обратной стороной медали были наши с Полинкой ежедневные созвания при Леночке. От этого я никуда деться не мог и просто разрывался на части, но то, что Леночка была рядом — скрашивало всё. Ленуська пребывала в заточении не падая духом и всячески поддерживая меня в моей работе. О бегстве она, как я уже думал, и не помышляла. Однако, бдительности я не терял и хранил ключ от входной двери в нашу квартиру в нехитром тайнике — на шнурке моих спортивных брюк, с внутренней стороны. Тайник был более, чем надёжный. В магазин я ходил один, оставляя Леночку в квартире. С деньгами проблем у меня не было. Более того, за это время я заключил ещё одну сделку и заработал три миллиона. У сотрудников шла третья неделя вынужденного отпуска. Присутствие Ленуськи в моей штаб-квартире сделало меня самым счастливым человеком на земле. Конечно, каждый день мне приходилось выходить ненадолго из дома, закрывая на ключ моё Сокровище, но возвращался я каждый раз с охапкой свежих роз, сладостями для моей Афродиточки и провизией для нашего пропитания. Вхож в мои пенаты всё это время был только один мой сотрудник — сосед по лестничной площадке — Пашка Войткевич. Его мама, Евгения Яновна, человек очень интеллигентный, культурный и образованный, также была нашей частой гостьей. Именно ей я обязан на век за очень красивые её оценки и комментарии относительно моих чувств и моего отношения к моей неповторимой и ненаглядной красавице Ленуське. Когда эти желанные мною гости приходили к нам, я закрывал за ними дверь на ключ, который тут же прятал в свой тайник.
Я проснулся в час дня. Тишина в квартире была полной. Сердце ёкнуло... Я из своей комнаты вышел в зал — Ленуськи там не было. Тогда я осторожно постучал в её комнату и открыл дверь — там её тоже не было. Я — на кухню! Там её тоже не было. Туалет и ванна были закрыты. Я — к входной двери! А сам стал лихорадочно нащупывать ключ от квартиры в своём тайнике. Входная дверь была чуть приоткрыта. Ключа в тайнике не было!
Молниеносно оценив ситуацию, я чуть ли не босиком, бросился по ступенькам подъезда своего дома вниз. У подъезда сосед с пятого этажа копался в движке своей «девятки». «Ты не видел сейчас пробегавшую красивую девушку здесь?», - выпалил я. «Видел.», - ответил сосед. «Куда она побежала, в какую сторону?!», - поторопил я его с ответом. «На остановку», - ответил он и снова полез под капот. Крайние дома микрорайона от автобусной остановки отделяло средних умеренных размеров поле, по которому и была протоптана народная тропа к остановке. Именно на этой тропинке я и увидел стремительно удаляющуюся от меня Ленуську. Она, практически, была уже рядом с остановкой. Из-за угла, как в замедленной съмке, выворачивал и подруливал к остановке оранжевый автобус «Икарус». Леночка, на бегу, обернулась и, увидев меня, побежала ещё быстрее.
Никогда в жизни я не видел, чтобы девчонки так быстро бегали. И никогда в жизни так быстро не бегал я сам. «Икарус» остановился. Двери открылись. Из него начали выходить пассажиры... Вышли. Начали заходить пассажиры с нашей остановки. Ленуська была уже рядом с автобусом. Решали всё считаные секунды. Я прибавил скорости. В автобус поднялся последний пассажир и, тут, Леночка вскочила на подножку уже отъезжавшего автобуса. За ней стали медленно закрываться двери...
Я успел вскочить одной ногой на подножку уходящего автобуса и вцепиться одной рукой в поручень. Второй рукой, не давая закрыться дверям, я обхватил Ленуську за талию. Автобус затормозил. Двери открылись... Я, буквально, вытащил Ленуську из автобуса. Леночка, возмущаясь, воззвала к пассажирам на остановке: «Люди добрые, помогите! Он не даёт мне уехать!». «Я тебе дам «помогите», - парировал я, - «А ну пошли домой! Ишь ты — сбежала от меня и ещё «люди, помогите» ей!», - возмущался уже я. Люди на остановке оказались, действительно, добрые и никто не воспрепятствовал тому, чтобы я повёл Ленуську снова в свой дом, в свою штаб-квартиру. Чтобы у неё не сильно получалось сопротивляться возвращению домой, я крепко, - но нежно, - прижал её за её тонкую талию к себе. Это был первый побег Ленуськи от меня.
Леночка два дня сокрушалась по поводу неудашегося ей побега. Выяснилось, что на протяжении всех трёх недель она, каждодневно усыпляя мою бдительность, когда я засыпал своим крепким мертвецким сном, вела, обследуя каждый сантиметр моей штаб-квартиры, поиск заветного ключа от входной двери. Двадцать дней её усилий не прошли даром и на двадцать первый день осталось только одно место, где мог быть спрятан мною этот ключ — на шнурке, с внутренней стороны моих спортивных брюк.
Чем больше Леночка сокрушалась, тем радостнее мне было на душе, ибо я всё более отчётливо понимал уникальность выпавшего мне счастья предотвратить её побег.
Посокрушавшись два дня Ленуська сообщила: «Что ж, видно, такова Судьба». Я тут же согласился, что это, видимо, так и есть, Судьба, и, уже, никуда от этого не уйти. Такой поворот событий ещё больше обрадовал меня. Следующие восемь дней у нас в отношениях царила абсолютная идиллия. Такая, что бдительность была бы уже излишней, но, тем не менее, я ей «уснуть» не давал.
«Олег, мне надо завтра к сестре, к Нинке, съездить по одному делу в Жетысу-2.», - обратилась ко мне Леночка. «Поехали вместе.», - предложила она. «Так ты же сразу от меня сбежишь», - засомневался я в чистоте её намерения. «Нет, конечно. И ты же будешь со мной!», - стояла на своём Ленуська. Последнее обстоятельство сыграло решающую роль — я согласился. Не могло же заточение Ленуськи длиться вечно — это во-первых, а во-вторых — её поведение и хорошее расположение ко мне не вызывало уже абсолютно никаких сомнений или, тем более, подозрений. Утром следующего дня, - она под руку со мною, - мы поехали домой к Нинке. Я не шёл, а плыл, не касаясь земли от счастья.
Нина встретила нас с Ленуськой очень радушно и гостепреимно: «Присаживайтесь за стол. Всегда рада дорогим гостям». Мы расселись за столом на кухне. Вскоре появились и угощения хозяйки — борщ, картофельное пюре с жареной рыбой и салат из огурцов и помидоров, заправленный майонезом. Хозяйка хлопотала у плиты и, вдруг, спохватилась: «Ой, а хлеба-то в доме и нет! Олег, не в службу, а в дружбу, - сбегай за хлебом. Магазин внизу, за углом!». «Какой разговор?! Конечно сбегаю!», - ответил я уже обуваясь в коридоре, у прихожей.
Как только за мной захлопнулась входная бронированная дверь и я услышал два поворота ключа в ней — я всё понял!
Меня облапошили Ленуська с Нинкой как последнего осла!
Я звонил, стучал... Из-за двери Нина сказала мне, что Лена, втайне от меня, звонила ей с моей штаб-квартиры, всё рассказала и требует больше никогда её не беспокоить. Это был крах! Из-за бронированной двери Леночку мне было не достать. Она, в один миг, стала недосягаемой для меня. Весь день, до полуночи, я то звонил, то стучал в дверь..., то выбегал из подъезда к телефнной будке и безуспешно пытался дождаться пока Нинка или Леночка возьмут телефонную трубку. Все попытки вести какой-либо диалог с Леночкой были тщетны! Я рвал и метал! Я не находил себе места!
К полуночи, вспомнив сколь велики запасы продовольствия в Нинкином холодильнике, я решил уехать к себе в штаб-квартиру. Моя любимая Ленуська со своей сестрой Нинкой могли запросто выдержать мою недельную осаду их надёжного убежища. Я точно знал, что Леночка, после моего исчезновения, первым делом поедет к себе домой, на проспект Абая и, поэтому, успокоившись и собравшись с мыслями уехал на такси к себе.
Ранним утром следующего дня я уже был на проспекте Абая. Позвонил в дверь. Открыла мама Ленуськи — Раиса Николаевна. «Здравствуйте! А Леночку можно? Позовите её, пожалуйста!», - попросил я. «А её нет дома», - ответила Раиса Николаевна совершенно спокойным и невозмутимым голосом. «Спасибо. Я потом позвоню ей, передайте ей, пожалуйста, когда она придёт», - передал я свою просьбу и нажал кнопку вызова лифта. Дверь квартиры Леночки захлопнулась. Я, на цыпочках, отошёл от лифта и на один лестничный пролёт восьмого этажа спустился вниз. Я вспомнил, что Леночка рассказывала про свою соседку по квартире снизу — Сауле. План действил созрел мгновенно!
Я позвонил в дверь квартиры Сауле... «Вам кого?», - спросила ровесница Леночки, девушка-казашка. «Привет! Ты Сауле?», - спросил я. «Да», - ответила мне девушка. «Саулешка, тут такое дело...! Выручай!», - и я всё, вкратце, ей рассказал. Саулешку уговарвать не пришлось. Улыбнувшись мне, она направилась к двери Ленуськи этажом выше.
«Раиса Николаевна, доброе утро! Как поживаете? Как Ваше здоровье?», - по-казахски традиционно обратилась Саулешка к маме моей возлюбленной. «Здравствуй, Сауле! Спасибо! Живы-здоровы, слава Богу, чего и тебе, и твоей семье желаем!», - ответила Раиса Николаевна. «Раиса Николаевна, я такое платье купила, ахнете! Хочу, чтобы Лена оценила мою покупку. Позовите её, пожалуйста!», - по-актёрски профессионально защебетала Саулешка... «Лена, выйди! К тебе Сауле! Зовёт на примерку!», - обратилась Раиса Николаевна в глубь пятикомнатной квартиры своей многодетной семьи. Саулешка повела Ленуську за собой, на этаж ниже.
Через полтора часа моя любимая Ленуська уже снова была у меня, в моей штаб-квартире в Айнабулаке. Чувства возмущения и негодования переполняли моё Солнышко через край! Я, со своей стороны, всячески старался донести до неё, что не могу прожить без неё ни минуты и что люблю её так, как никого никогда в жизни не любил. В последнем мне Ленусю долго убеждать не пришлось. «А я тебя — нет!», - сообщила мне моё Солнышко. «Ну и что?!», искренне вопросил я, - «Главное — я тебя люблю! А это уже пятьдесят процентов есть. А ты меня полюбишь потом. Позже! И это будут ещё, недостающие пока, пятьдесят процентов! Было бы ненормально, если бы ты сказала сейчас, что любишь меня. Ты же девушка! И моя задача, как рыцаря, покорить тебя. Просто я не знаю как и чем можно покорить такую невероятную красавицу, как ты!». Ленуся два дня повозмущалась, а потом снова наступила идиллия. Мои сотрудники уже стали приходить на работу в офис, где Ленуся была представлена им как полноправная моя вторая половинка и хозяйка моего семейного очага. Сказать, что мои сотрудники слушали Ленусины рассказы о наших с ней отношениях с глубоким интересом — это ничего не сказать! Когда кто-то входил или выходил из моей штаб-квартиры, я непременно закрывал входную дверь на ключ. Его я снова стал прятать на шнурке своих спортивных брюк, с внутренней стороны. Я был более, чем уверен, что второй раз подряд искать этот символ своей Свободы на старом месте Ленуська не догадается.
Сессия у Полинки закончилась для меня так быстро, будто и не начиналась. Я встретил её на вокзале, выходящую из вагона: «Олежка, приветики! Я всё сдала! Поздравь меня! Теперь полгода — лафа! До следующей сессии!». Я подал ей руку и помог сойти на перрон: «Привет, Полянка! Это очень хорошо, что ты уже в Алма-Ате. Мне надо тебе очень многое сказать.» «А-а-а, соскучился! Я тоже по тебе скучала! Каждый день думала о тебе.», - продолжала Полинка. «Полянка, я полюбил другую. Так вышло. Извини меня. Я ухожу к ней.», - серьёзно-серьёзно сказал я Полине. Она застыла на месте: «Как другую?! Ты шутишь?! Нет, ты скажи, ты меня разыгрываешь!», - и она засмеялась... «Нет.», - ответил я, - «Это — правда. И потом, так не разыгрывают. Во всяком случае — я. Ты же меня знаешь!».
Я посадил Полинку в такси, оплатил ей проезд до её дома, а сам поехал на другом такси к себе в штаб-квартиру. Там я всё рассказал Леночке.
На следующий день Полинка пришла ко мне в штаб-квартиру: «Нет, уж, давайте поговорим! Это всем надо. Что здесь происходит, пока меня нет?!». Мы расселись в кабинете, с трёх сторон стола, видя в лицо каждый друг друга. «Полина, я полюбил. Полюбил по-настоящему. Леночку. Я не могу жить без неё и хочу, чтобы ты это ещё раз услышала и просто знала, что я намерен связать с ней всю свою дальнейшую Судьбу», - начал я. «Кто ты, здесь, такая?!», - обратилась Полинка к Леночке. «Я ничем тебе, Поля, помочь не могу. Извини меня. Просто пусть Олег сделает прямо сейчас свой выбор, с кем ему быть. Это будет по-честному», - серьёзным голосочком сказала Леночка. «Какой выбор?!», - повысила голос Полинка, - «Я — его жена! А ты кто?!». Леночка стойко сдержала натиск и повторила: «Пусть Олег сейчас сам выберет, с кем ему жить». «Олег, что ты молчишь?! Скажи этой особе, что я твоя жена и что мы с тобой семья!», направила свой натиск Полина на меня. «Вы обе знаете о моем выборе», - сказал я двум этим женщинам, - «Он ни для кого из вас обеих не секрет. Я выбрал свою Судьбу — это Леночка! Полина, извини, если сможешь.». Напряжение наросло неимоверное. Чтобы как-то разрядить обстановку я встал из-за стола, подошёл к Леночке и попрощался с Полинкой: «Нам надо ехать по делу. Всего доброго! Извини!».
Я прекрасно понимал, что образовавшаяся идиллия с Леночкой, которая так и продолжала оставаться украденной, может разрушиться, доведись только Ленуське сбежать от меня. Но, всяком случае, я был честен и она всё теперь превосходно знала о моей личной, семейной жизни. Главное — моя любимая Ленусенька была со мной, и я летал от этого в облаках, готов был воротить горы, море было, что называется, «по-колено». Я надеялся на лучшее. И верил в лучшее!
Ленуська снова сбежала... В третий раз! И снова, когда я спал своим богатырским сном!
Мгновенно проанализировав ситуацию и вспомнив, что она говорила про то, как её лучшая подруга Маринка Цой сегодня должна уехать на год в Ташкент, я принял решение перекрыть самый вероятный маршрут от Ленуськиного дома на проспекте Абая до железнодорожного вокзала. В справочной службе вокзала мне сообщили об уже свершившемся отправлении поезда «Алма-Ата — Ташкент». Следовательно, примерно через двадцать минут моя самая строптивая красавица на свете должна была войти в подъезд своего дома. Счёт пошёл на секунды. И то, это было возможно, если Леночка не вздумала ехать этим же поездом подальше от меня, к своим родственникам, в Узбекистан или в Сибирь, чем она как-то, однажды, вскользь, мне пригрозила месяц назад.
Ленуська шла к подъезду своего дома не торопясь, прогулочным шагом, и любовалась весенним цветением неповторимой алма-атинской природы...
Через полтора часа моя божественная уже снова была у меня, в моей штаб-квартире в Айнабулаке. Следующие два дня возмущалась уже не Леночка. Возмущался я. Гвардия моих сотрудников попеременно присоединялись то к моему лагерю, то к Ленуськиному. Выруливала ситуацию, как всегда, Евгения Яновна: «Леночка, какая красивая любовь! Это — настоящая любовь! Я про такую ни в одной книге не читала, просто будто какой-то голливудский фильм смотрю. Тебя так никто никогда не сможет любить. Смотри, как Олег страдает, когда ты сбегаешь от него...». Ленуся слушала Евгению Яновну подолгу, молча, изредко украдкой поглядывая на меня. Я, когда ловил её взгляд, многозначительно, и подчёркнуто важно, утвердительно кивал головой.
Было воскресенье. У работников и у меня был заслуженный выходной. Проснулся я в час дня, так как лег спать часа в три ночи. На этот раз ключ был спрятан в моём сейфе с кодовым замком, код от которого знал только я один.
Когда я не обнаружил Леночки нигде в моей штаб-квартире удивлению моему не было предела! Не по простыням же она, - такая слабенькая и хрупкая, - спустилась с третьего этажа вниз???!
Сейф был открыт...
«Я же забыл закрыть его! Меня каким-то вопросом отвлекла от этого Ленуська!», - пронеслось у меня в голове... Сколько времени прошло с момента бегства Леночки, даже приблизительно, мне было неизвестно. «Только бы не успела сбежать в Сибирь или в Узбекистан!», - пульсировала в висках эта одна-единственная мысль. Как был, босиком, я бросился по ступенькам лестницы вниз, к выходу из подъезда...
Леночка медленно подходила к моему подъезду...
«Сама вернулась!», - пронеслось в голове и я почувствовал, что прислонён спиной к стене, рядом с почтовыми ящиками. Ноги подкосились... Если бы я не прислонился до этого к стене подъезда, попросту рухнул бы на бетонный пол.
«Я вернулась. Мы будем жить вместе», - тихо и уверенно сказала мне Леночка. Мы смотрели друг другу в глаза и не нуждались больше ни в каких словах...
Мне нравится: 0 |
Рубрика произведения: Проза ~ Очерк
Ключевые слова: Из протокола Небесной Канцелярии (на 30-летие супружества).,
Количество отзывов: 0
Количество сообщений: 0
Количество просмотров: 25
Свидетельство о публикации: №1230325502675
Автор прозы: Оскар Природин, 25.03.2023г.
Ключевые слова: Из протокола Небесной Канцелярии (на 30-летие супружества).,
Количество отзывов: 0
Количество сообщений: 0
Количество просмотров: 25
Свидетельство о публикации: №1230325502675
Автор прозы: Оскар Природин, 25.03.2023г.
Отзывы
Добавить сообщение можно после авторизации или регистрации
