Проза «Николай.»

­НиколайСергей Зельдин
                НИКОЛАЙ.

Девятнадцатого декабря, в День Святого Николая,  погода  была мерзейшая.
Как Бармалей в «Айболите-66» не знал, что сделать с проклятым докторишкой - отрубить голову, выпустить кишки, сжечь или повесить, так и ненастье порой застывало в раздумье - пнуть прохожего под зад  северо-западным шквалом, отхлестать ледяным  дождем, либо залепить лицо  мокрым снегом.
Бомж Николай сидел в вагончике строителей и блаженствовал, греясь  чайком
Света он не зажигал, хватало фонаря с улицы, а войдя,  включил тепловентилятор- «дуйку»,  вскипятил электрочайник и достал из шкафчика чашку, чай и заварку.
Вагончик открывался элементарно, хотя на двери и висел огромный замок, покрытый, как писали Ильф и Петров, не то ржавчиной, не то засохшей гречневой кашей. Но он был поломан, и дужка просто входила в него, не защелкиваясь.
Сторожа можно было тоже не бояться. Сегодня дежурил дедушка Божий одуванчик.
В шесть вечера, обойдя пустынную стройку, он запирался у себя в будке,  выпивал чекуню, закусывал салом   из тормозка и дрых потом до шести утра, когда приходил сменщик, инвалид без руки.  Однорукий Бандит бдил как пограничник Карацупа, и в его смену Николай на стройку не совался.
Висело и пару камер, но то ли они не работали, то ли их никогда не смотрели, но до сих пор  никто деда не дрючил и не шугал  его, Николая.
Так что даже однажды, когда на территорию проникли два вора, Николаю пришлось кидать комочками  земли  в окно сторожки, но старый не проснулся  и воры, привязав  пару швеллеров к багажнику  «Жигуля», скрылись.
Николай гонял пересладкие чаи, грыз окаменевшую булочку, жмурился как кот и улыбался, глядя на темное окно в стекающих каплях. А когда в кармане одного засаленного ватника он обнаружил пачку «Примы срибной» с двумя мятыми сигаретами, ему стало совсем хорошо, как  Гоге в «Москва слезам не верит», если бы он напился газировки.
Николай лежал на топчане, подложив под голову оранжевую каску,  укутав ноги тряпьем,  пускал  дым колечками. Он испытывал нечто, похожее на счастье.  Он  думал… А впрочем, ни о чем он не думал… Так… О том опустившемся чиновнике из «Жизни Арсеньева», просившего в трактире на водку… Благородный юноша спрашивает:  « - Как же вы живете? Ведь это ужасно, ужасно так жить!..»  А тот: « - Ничего ужасного, милостивый  сударь,  ровно ничего!»  …
Бунин...  Лика…  Николай слабо хмыкнул  и заснул  до пяти.