Мороженное.

­МороженноеСергей Зельдин
                МОРОЖЕННОЕ.

Древние утверждали: «С дураками не спорят.»
По-латыни это звучало возвышеннее: «Кум принципиа негантэ нон эст диспутандум.»
Если ты не слушаешь древних философов  и как последний придурок вступаешь в спор с дураком, то на деле это бывает так:
- Но земля-то вертится?! /солнце светит; трава зеленая; небо синее; Майдан устроили америкосы/ - спрашиваешь-утверждаешь ты, играя желваками, у этого дебила, своего оппонента.
- Кто тебе сказал? - отвечает он, выпуча свои бараньи глаза.
- А-а!  Ну тогда коне-е-шно! - кричишь ты с горьким смехом и убегаешь в бешенстве, расшвыривая прохожих и бормоча матерные проклятия.
А ваш оппонент остается и смотрит вам вслед, будучи совершенно убежденным, что в споре «убрал» вас.
Нет, правильно древние делали, что не вступали в диспуты с мудаками!
Этимология  знакомого нам с детства слова «мудак»  уходит корнями в седую старину, что неудивительно. Происходит оно от греческого «психула мудакос», от которого в свою очередь произошло латинское «мудилус сенсобилис», что означает «животное начало».
Другие этимологи с этим не согласны и настаивают на тюркском происхождении слова «мудак» / «тюркское» значит «древнетурецкое»/,  и что якобы  происходит оно от «мюдак», что означает: «дикий пьяный башибузук».
Игорь Северьянович был ярко выраженный башибузук, исполненный животного начала.
Крикливый, агрессивный дядька, он стоял костью в горле и на работе, и дома, и даже у соседей, среди которых попадаются те еще мюдаки.
         Утром он  успел полаяться с женой / « - Ты ж мозги уже последние пропил!.. - Кто тебе сказал?»/, - покричал  с балкона на соседских детей, чтобы  не орали и сел пить чай.
Жена хлопнула дверью и пошла на работу, а Игорь Северьянович подумал: «Надо поехать к Сусульке, соскучилась, небось, за дедушкой!»
Его сын Шурик жил у тещи вместе с женой Иркой и дочкой Леськой.
Не передать радости и ликования Шурика, когда он после армии женился и перестал видеть своего папашу.
Они с Иркой ездили на заработки в Данию и по десять месяцев жили там на свиноферме, кастрируя поросят и забивая больных свиноматок, а внучка ходила в датский садик.
Теперь Санино семейство готовилось к очередной вахте и через два дня улетало.
Игорь Северьянович, с самого утра непривычно размягченный и добрый, решил перед ихним отъездом съездить проведать внучку, а заодно проинструктировать  этих салабонов насчет заграницы.
По телефону звонить было бесполезно, потому что эти паразиты не брали трубку, а потом брехали, что не слышали или забыли  набрать.
И вот, Игорь Северьянович попил чайку и поехал на улицу Покровскую. По дороге он  купил внучке гостинец - мороженное «Ласунчик в вафлях»  за двенадцать гривен.
В троллейбусе он погавкался с кондукторшей из-за рваной гривны, потом вступил в политический диспут с одним жидком и разбил оппонента, крича:
- Кто тебе сказал? Чемодан-вокзал-Россия! Чуешь?  Чемодан - и нахер! Дрыскай к своему Путину,  сепар поганый!
Наконец он сошел на повороте, прошел мимо магазина «Природа», где в витрине стояла клетка с котятами, поднялся на второй этаж и позвонил.
Игорь Северьянович позвонил раз и другой. Позвонил в третий, подождал. Ругаясь, сошел во двор и сел на лавочку.  «Где этих засранцев носит?» - подумал он.
Во дворе игрались дети. Игорь Северьянович поскреб небритую физию, закурил и стал мотреть на них и ихних мамаш.
Игорь Северьянович смотрел, туманился и вспоминал внучку, четырехлетнюю оторву: «Опять увезут на год. Вернется взрослая, уже можно будет и по жопе дать, повоспитывать, то, се… Книжечку почитать…» - думал он умиленно.
Было холодно, но особенно в ляжку.
Игорь Северьянович сунул руку в карман служебного бушлата с надписью «ОХОРОНА» на спине, и вынул мороженное. « Бля!» - подумал он и положил назад.
Он курил, смотрел на малолетних выродков и вдруг вспомнил, как в начале  восьмидесятых служил в армии.
Он служил в химвойсках под Ригой, в поселке Адажи, чистеньком и почти заграничном.
Это было в Латвии. Латыши были хитрые жидки, тихонько дожидались когда закончится советская оккупация и солдаты уйдут, не давая ни малейшего повода к депортации в казахские степи.
В то майское утро сержант Терещук, «молодой дедушка Советской Армии», получил увольнительную, придумал новую муку салабонам, чтобы не скучали без него, сел в новенький «Икарус»- «гармошку»  и покатил в Ригу.
Он походил по универмагу, в канцтоварах приглядел большой альбом для фотографий - основу, базу  для  создания будущего роскошного дембельского альбома, обшитого шинельным сукном, с дембельским крылатым паровозом на первой странице, с падающими на последней странице опавшими листьями, а на каждом листке - адрес друга.
Погулял вокруг памятника Красным латышским стрелкам и стал прохаживаться по узким улочкам Старого города. Улочки были пусты и средневековы. Понемногу светлое, торжественное настроение слетело на  сержанта Терещука: «Все же лучше будет на дембельскую парадку поставить прапорщицкие погоны, а сверху  продернуть фольгу от елочного «дождика», - думал он умиленно.  - Толково будет.»  Но это все  такое, а вот что делать с с дембельским  аксельбантом? Обычный,  из парашютной стропы - это не то. Достать бы настоящий, как  у  роты  почетного караула, тонкий, золотой и с гильзочкой-висюлькой.  Вот  красота, бля!..»  - и товарищ  сержант  зажмурился как от солнца.
За этими возвышенными размышлениями он налазился как собака и сел посидеть на скамейке возле кинотеатра «Пионерис».
По дороге он купил здоровенный  полукилограммовый  брикет мороженного.
Мороженное было в толстом целлофане, на концах закручено  сталистой проволокой и было похоже на небольшой батон колбасы.
Сидя на скамейке, сержант Терещук решил полакомиться мороженным - и не смог.
Мороженное было рассчитано на длительное ношение на дне авоськи под грудой вещей и продуктов, на принесение домой, на аккуратное разрезывание упаковки и на неторопливое кушание десерта большой латышской семьей. Оно и называлось :  «Семейное».
Игорь Северьянович чуть не обломал ногти, пытаясь раскрутить проволоку и облизал весь целлофан, стараясь его прокусить.
Положение делалось дурацким, а руки замерзли так, как будто вокруг стояла не майская жара, а он стоял в зимнем карауле на химскладах.
Сержант Терещук положил мороженное на скамейку и злобно зыркнул вокруг, не видал ли кто, как он лизал «колбаску».
В скверике играли латышские дети со своими мамашами - вылитыми эсэсовками.
Игорь Валерьянович посмотрел на часы - пора было уже ехать в часть -  и вдруг, неожиданно для себя, взял, подошел к одному лабусенку, протянул ему мороженное и сказал:
- На, малой, хавай!
Малыш спрятался за маму, а та, поколебавшись, сказала с акцентом:
- Возьми, Арнис, видишь, какой добрый дядя солдат.
Маленький Арнис взял и спрятался за маму, а сержант Терещук подкрутил молоденькие усики, оглядел латышку с головы до ног и сказал:
- Саулитэ, ка тэви саутс? Пасмайдэ, лудзу! / « - Солнышко, как тебя зовут? Улыбнись, пожалуйста!»/, - как учили бывалые «самоходчики».
Молодая мама покраснела, взяла своего Арниса за руку и ушла, и добрый дядя солдат не увидел, как его подарок они аккуратно положили в урну.
Сержант Терещук ехал в свой химбат, смотрел в окно на сосновые леса и растроганно  улыбался…
Все это вихрем пронеслось в голове теперешнего, старого Игоря Северьяновича.
Он бросил бычок, достал свой вытертый,  обточенный временем как морской голыш, «Сони Эрикссон», глянул время, встал, подошел, криво усмехаясь, к одинокому, брошенному всеми, замурзыке и протянул ему «Ласунчика в вафлях»:
- На, короед! - сказал он по-доброму. - Хряцай! От дяденьки солдата!
Из кустов вынырнула тетка с детскими граблями в руках:
- Данила, а ну бегом сюда! - сказала она  и дернула пацана за руку. - А это чего у тебя за гадость? Кто тебе дал? Этот тебе дал? - и оглядела подозрительную фигуру Игоря Северьяновича в засаленном бушлате. - Ты чего тут возле детишков трешься? А? Ты чего к ребенку руки свои тянешь? А? - вдруг  визгливо закричала она, подступаясь к нему.
Игорь Северьяныч по привычке вскипел:
- Пасть закрой, лошадь страшная! - рявкнул он,  вылупив глаза.
- Каравул! - закричала тетка. - Люды добри, сюды! Педофила споймала! - и полоснула Игоря Северьяныча когтями по морде.
- Да ты чего? - просипел охреневший Игорь Северьянович, но тут налетели бабы, а от ритуального кафе  уже бежал бородатый качок, куривший на пороге «Вечности».
- Да идите вы все нахер! - вопил перепуганный Игорь Северьянович; мамочки  и бабульки лупили его сумками, зонтиками и детскими граблями, а качок набежал и так дал ему «с ноги», что Игорь Северьяныч кувыркнулся как акробат через бортик песочницы и упал, задрав копыта. Дети залезли на скамейку и смотрели на страшного дядку. Малыш с мороженным отошел  подальше  и торопливо ел «Ласунчика  в вафлях»
Полицейская машина, завывая и переливаясь огнями как новогодняя елка, влетела во двор.
Из города вернулись Саня и Ирка из двадцать четвертой, постояли в толпе, послушали,   поглядели,  как повез   «воронок» педофила  и повели   маленькую  Лесю  домой.