Из сборника «Поэмбук. 5 лет. Юбилейный сборник стихов»

­­­
Поэмбук. 5 лет: юбилейный сборник стихов. Волгоград: Перископ-Волга, 2018.
С. 6–15.

Красивый стих

Красивый стих как набранный узор,
как кельтский сногсшибательный орнамент!
Сплетение идей волнует взор
и ворожит куделью Ариадны!
Люблю читать изящные стихи!
Витиеватые, но без мажорной позы…
В них откровенья вечные тихи,
и вдаль влекут судьбы метаморфозы.
Люблю писать наборным шифром вязь —
священных начертаний озаренья,
запечатлеть незримость торопясь,
чтоб после насладиться добрым зельем.
Но только просыхает киноварь,
ввысь воспаряет выспренний Грааль…

Осенние думы

Природа — стих, что знаешь наизусть:
Ничто не впечатляет новизною!
Унынье, страсть, победа, снова грусть…
А межсезонье — дань озноба зною?
Твои объятья — осени обряд:
Как тень, дрожишь, обнажена порывом!
Увядшей ласки полон снежный взгляд…
О чем ты плачешь облетевшей ивой?
Как вечно-зеленеющими стать? —
Благослови осеннюю прохладу!
Как дар всему — исполни “исполать”!
И не гаси во тьме свою лампаду!
Прими свой срок, судьбе не прекословь:
Проходит всё, но только не Любовь!

Дорогами Сирано

Список своих врагов сжег я в горниле судеб.
Свиток своих стихов спрятал в пустом сосуде.
Шпагу свою отдал бравому побратиму.
Шляпу небрежно смял, бросил в таверне миму.

Жизнь, говорят, театр… Ладно, и чей там выход?
Хохот, торговля, мат… Кто еще вяжет лыко?
Пива плесни ему! Горечью смажет горе!
Клоун, сглотнув слюну, хмыкнул про ретивое…

Дальней дороги след взял я стопою чуткой.
Семь бед, один ответ! — пошлая прибаутка…
Посох да капюшон… — вид пилигрима странен —
Шпор глуховатый звон, сдержанный взора пламень…

Вот и пришли к тому, кто расставляет судьбы.
Тихо открыл суму… Что суждено, то будет!
Свиток чужих стихов памяти дал задачу…
Список чужих долгов я развернул... Уплачен.

Работайте, братья!

И не тявкнула псина, хрипя за углом.
И не вскрикнул полковник, обнявшись с огнём.
Поселян только грай воронья разбудил.
Дым и гарь не заметны, на то здесь и тыл…

«Вот и всё! Поигрался в героев, Донбасс?!» —
Диверсант смачно харкнул в серебряный наст.
Солнце встало над лесом, слегка осовев.
Луч сверкнул по душе, устремившейся вверх.

Сколько старых комбатов осталось в строю?
Тянет лямку страна, как упёртый битюг.
Вроде, всех не убить, надо что-то решать…
Но не просто в болоте прокладывать гать…


Фрагмент папируса

Безвидное нечто еще не привыкло к
тому, что не скрыться теперь
от бестелесных тварей.
Незримые губы шепчут:
«не крал скота,
не блудил, не завидовал…»
Лишь бы открылась дверь!
И свет просиял из тьмы
в конце, говорят,
туннеля.

Слишком быстро остыло тело,
но жрец не спешит его
потрошить, мумифицировать,
свиток читать с апломбом.
Что-то заело в каменных желобах,
не отпускают меня,
возятся с новым гробом.
А ты все еще кричишь:
«Я хочу домой!»

Привыкай! Пока длится мир,
пока время песком по пустыне
рыщет,
ты будешь безликой тенью,
чувствующей лишь себя,
страдающей от невозможности
стать хоть немного
чище.

Ба! А ты и не знал, что мертвые
по количеству доминируют в мирозданье,
а ведь и они, возможно, когда-то кичились
красивым торсом.
Мертвые ждут чего-то от проходящих
мимо черты рубежной,
мимо трубы гудящей,
мимо смердящей ямы,
мимо секиры,
фигу сухую
с хрустом,
наотмашь,
разящей…

Раппорт

Войти в раппорт, что в темный лес шагнуть,
что в омут сигануть, глазам не веря.
Контакт с инкогнито, где предсказаний жуть —
портал в Delirium, приём в берлоге зверя.

Входить в раппорт — обязанность-игра,
эксперимент по вбросу рваной мрежи,
попытка не купиться на таран
и не платить страховку за издержки.

А выйти из раппорта — снять наркоз,
увидеть суть и не судить приватно,
содрать с души чудовищный нарост
и сжечь дотла! И не входить обратно.

Скальд vs Бард

Веленью лишь внемля
владыки Вальхаллы,
влекомы величьем
весомых побед,
скандируя выкрики
Скальда на скалах,
витийствуют викинги! —
Складный дротткветт...

Под сланой скалою
ирландец играет,
играет на лютне
чудной.
И волки не воют,
И ворон не грает,
И замерли люди
толпой.

— Не смейте гневить
вы владыку Вальхаллы,
не слушайте барда
про Патрика песни!
…Иначе вы бросите
Скальда на скалы, —
не смейтесь
и кельтского эля
не пейте!..

Над серой скалою
играет на лютне
ирландец Ириний
чудной.
Исчез вмиг зверинец,
и слушают люди
о жизни нездешней,
святой.

Человек иногда

Бог прощает стократ. Человек иногда,
стиснув зубы, процедит: «Бывает…»
И, застыв в колее (ни туда, ни сюда!),
от себя самого изнывает…

Бог желает добра. Человек иногда,
стиснув зубы, процедит: «Держите!..»
И, замки затворив (вдруг случится беда!),
от себя бережет даже жито…

Бог приемлет любых. Человек иногда
стиснув зубы, процедит: «Пройдите!..»
И, свой рай охраняя (ведь правда одна!),
от себя устраняется в вирте…

Что ты знаешь про завтра? Вода — не вода.
Хлеб — не хлеб… Но огонь всё съедает.
Череда чередой. Суетой суета.
Только лед вековечный не тает…

Не-воин

Я — не воин, а лекарь, медбрат,
извлекающий смерть
из искромсанных тел,
из надломленных душ,
из развалин убогих.
Мне нельзя унывать,
даже вскрикнуть не сметь
или мимо пройти,
посмотрев
на несчастья
в бинокль!


Непреклонная улитка

К чему склоняться перед Неизбывным?
К чему склонять безликие слога?
Но склон не терпит пустоты гугнивых:
вниз или вверх — куда влекут рога?

Лингвист-поэт оттачивает навык,
буравит мозг, нейроны размотав,
в контексте закулисной мелодрамы
кругами душит смыслы, как удав.

Но личность борзописца изнывает. —
Спиралевидною воронкой истощась,
она, как заведенная, ваяет,
не различая участь и матчасть…

Неужто далеко до пьедестала?
Давно скрипеть пером невмоготу!
Но с острого, безжалостного жала
слова скользят, срываясь на лету.

Искусство стало утонченной пыткой
и предприятием дотошного дельца:
ползти, ползти задумчивой улиткой,
к порогу эфемерного дворца.

Улитки горб в пустыню врос горою:
вмиг Лес исчез, когда улиток — тьма!
Их след блестит застывшею строкою
бегущего в бескрайности письма.

You have the right to remain silent

«Ты окружен. Словами здесь не помочь, кургузый.
Будь ты хоть крестный отец, хоть одинокий ронин!
Жми на предохранитель, не разводя турусы,
Выйди наружу в свет, разрядив на асфальт патронник!

Что ж, извини, братан, не всякий однополчанин
в первых рядах пребудет до обновления эры.
В общем, ты право имеешь хранить молчание,
ведь ты не нужен давно окрепшим твоим шедеврам.

Так не криви душой и лицо не разбей о двери,
строки свои отпусти! — Пусть о тебе похлопочут!
Завещание написал, под монумент измерен.
Быстро тебя отправим на небо орлиной почтой».

Непрошенным экзорцистам поздно готовить ладан,
взял он перо стальное, перебирая мысли…
А на листе не буквы — узоры витиеватые —
сигналили обреченно, мол, глупые экзерсисы…

Нечто искрится на зыби — тенью пустой пугает.
В сотнях оттенках мрака не видно, куда причалить.
Мир развинтился в пути, да не хватает гаек!
Но ты имеешь право вечно хранить молчание…

Купчина

Поклон отвесив перед косяком,
надеть картуз, не морща лоб заботой.
Кирзой скрипя, пройти особняком
и выйти неприметно за ворота.

На волжском берегу вобрать в себя
всю радость бытия и близость Бога —
и тихо выдохнуть, кушак свой теребя:
Прости, земля! Достоин лишь острога!..

А дальше — в путь! В суровые моря!
В Китай ли, в Индию, на сонные Курилы...
И не бросать поспешно якоря
в надежде, что мечта не обдурила!

Найти свой рай, где можно лишь молчать,
вдыхая неизведанные смыслы!
И тихо положить на нем печать!
И привезти домой — к родным и близким.