Полночь года. Часть 3. Впереди - рассветт

­­Фото автора.
На фото: 6 ноября 2015 год. Россия. Западная Сибирь. Крайний Север Югры. В тайге Западной Сибири. Дружок и Вайта в заснеженной тайге . Зимовье.

ПОЛНОЧЬ ГОДА
Часть 3. Впереди – рассвет.

Ходьба на широких лыжах в оттепель – это не мыслимое занятие! Хуже нет! Только, когда стоишь в тайге, посреди пути, и возвращаться бессмысленно назад, и вперёд нет возможности двигаться, то пережидать оттепель возможно лишь в избе. А до неё требуется дойти. Тут исчезает понятие: «не могу». Оно не существует! Есть только слово: «Вперёд!».

***
Надежды не оправдались. На рассвете не простыло. Ночуя, надеялась, что за ночь хоть немного похолодает, и снег перестанет налипать. Поэтому чуть-чуть подремала, сидя у огня. Сильное обезвоживание! Для чая снег приходится непрерывно топить. Котелок – мелкий, но лёгкий, солдатский. Уже с небольшой дыркой сбоку. Вмещает одну кружку воды. А пить необходимо литрами, чтоб восстановить потерю воды в организме. Уходит много времени на добывание воды из снега.

За дорогу из тела потом, испарением, дыханием, сжиганием жиров вышли литры воды. Зимой, в мороз, обезвоживание наступает быстрее, чем летом в зной. Таков парадокс! Кажется, - кругом вода! А пить до умопомрачения хочется непрерывно. А вот еда в рот нейдёт, застревает. Пища усваивается тоже только при наличии достаточности воды в теле. А энергия поступает из расщепленных жировых отложений. С годами таёжных странствий организм сам переходит в иной режим энергоснабжения. Шоколад беру по туристической привычке – к чаю - дополнение. Во всём просчитывается заранее вес рюкзака, до граммов.

***
Сошла с сосновой гривы опять в болотА. Вторую ночь иду по звёздам - по Полярной звезде; по компасу – днём. Осмотрелась: оказалось, - не наша грива*. И путика нет. Места знакомые, а точно не могу понять, где нахожусь. Много не походишь, чтоб определится: снег не позволяет. Чуть рассвело, пошла по солнцу на север, по-прежнему не зная точно, где нахожусь. Хаян, не пересекала. Но его в термокарсте можно пропустить, не заметить - есть риск перейти ручей в болотине, в разливе, спутав с термокарстовым озером.

Подошла к старой оленеводческой варге. Получается: забрала километр лишку на восток. Свернула на очередную гриву. Но та пошла не на север, а тоже на восток. Спустилась с неё опять в болотА. Иду строго на север. Подправляю по компасу градусы склонения магнитного полюса от географического. В сумерках третьей ночи пути наконец-то подсекла основной путик. Следить не смогла - темно. Бросила. Вышла на подъём, на гриву, чтоб найти сухостой для костра. Пришлось опять ночевать. Не могу точно вспомнить, сколько ночей и сколько дней уже в пути. На часы уже не смотрю. Жгу костёр по мере необходимости и всегда в темноте. Сейчас это не главное.

Здесь, ближе к реке и горам, морозит. Мгновенно обледенела одежда. Холодает! Морозный воздух стоит, как в котле. Микроклимат на равнине и в предгорьях, в долинах рек и на болотах разительно отличается. Будто это разные широты. Западные тёплые воздушные массы, перевалив горный хребет Урала, способны в часы отогнать мороз. Но их сил недостаточно отеплить промороженную равнину. А северяк, как дунет с Ледовитого океана, так взвоет метель! Подожмёт воздух с Якутии – зависнут на недели морозы за сорок, и случалось, - за пятьдесят градусов. Максимум было на моей памяти - 58!

Опять заночевала. Жгла обычный костёр. Он плохо греет. Сил уже нет рубить и таскать сушины для надьи. Хочется жутко пить и непреодолимо клонит в сон. Читала, что человек способен прожить без сна не более пяти суток. Предел для некоторых уже трое суток. Только речь не шла, что эти сутки организм работает в запредельном режиме: без еды, без воды, в мороз и при тяжелейшей физической, психологической перегрузки тела и ума.

Топлю и топлю снег в котелке. Не дождавшись, когда полностью растопится, пью ледяную воду с сырым снегом, отсасывая влагу. Пью, как удав. Горло не подчиняется разуму. Оно рефлекторно, лихорадочно, само по себе, глотает без остановки. Вижу со стороны, как моё собственное тело зажило своей самостоятельной жизнью и не подчиняется разуму. Удивительное состояние! Буд-то душа и тело разделились и существуют отдельно друг от друга. Интересно: «Кто управляет телом, если оно разуму не подчиняется?!». Мы ведь не думаем, когда дышим. А тут мой рот пьёт сам, «начихав» на хозяйку.

От обезвоживания постоянно мутит - тошнит, и мозг «плывёт». Требуется постоянно контролировать волевыми усилиями, - поддерживать рассудок в рабочем состоянии. Появляется стойкое ощущение, что кроме тела, ума у меня существует ещё третье нечто, больше похожее на Некто. И именно Некто, само, заставляет теперь неведомой силой работать тело и мозг.
Спина обледенела. Костром одежда уже не оттаивает. Временами подпаливается. Шерсть натуральная. При перегреве рыжеет и пахнет палёным. Иногда искра прожигает дыру. Приходится тушить пальцем, чтоб не прожгла свитера. Подбросила ель. Она искрит. Других дров сухих рядом нет. На секунды, сидя, отключаюсь - засыпаю с котелком в руках. Очухиваюсь, - опять пью. Опять отключаюсь, сидя сплю. И так: минуту сплю, минуту топлю снег. Вновь нагребаю в котелок и топлю, топлю. Необходимо минимум литр выпить, чтоб очухаться и идти дальше. Без воды в теле ноги не пойдут, голова не сможет соображать.

Наконец удалось вскипятить чай. Не рассказать словами о значении этого напитка для таёжника! От горячего сладкого чая мозг проясняется, и тело начинает ему подчиняться, соединившись опять в одно неделимое «Я».
Холодно! Даже у костра подмерзаю. День, ночь спутались совсем. Не помню, сколько иду, сколько не сплю. Иду и иду независимо от дня и ночи. Лишь бы подсвечивало звёздами и Луной лес. День воспринимается странно! Солнце лишь на часок чуть поднимается над землёй. Его можно увидеть только на открытом просторе болот. Выше леса Солнце не поднимается, поэтому и день, как таковой не фиксируется мозгом, не осознаётся.

До рассвета без надьи у простого костра не просидеть. Да и рассвет приходит в полдень, днём. И там же – в полдень, – закат. Теперь смысла долго сидеть нет. Нужно двигаться только вперёд. Отдых ждёт лишь в избе.

Иду дальше на север, чтоб подсечь реку. Она с гор течёт в широтном направлении. И является путеводным надёжным ориентиром. Иду по звёздам, по Медведицам – по Ковшам. Они вращают ручками вокруг одной точки – вокруг Полярной звезды. Та висит на небосводе всегда на одном месте – на севере. Маленькая! – голубоватая. Если не Медведицы, то и не найти.

Резко холодает. Обледенев, превращаюсь в глыбу льда. Суконный гусь* не гнётся. Опасаюсь, что сломается. Утратив мягкость ткани, отошёл от тела, как фанера и рискует треснуть на сгибах. Под ним свитера парят от влаги, испаряемой телом. При минутной остановке мгновенно превращаюсь в лёд. Одежда теперь плохо удерживает тепло. Меховые рукавицы – лёд, не разгибаются, приняли форму палки, за которую держусь. Крепления обледенели и сжимают валенки тисками. Но натуральная шерсть обладает способностью сохранять тепло, будучи льдом – насквозь промороженной. Температура воздуха с плюсов катится к тридцатникам. Местами ощущается, как тридцать шесть.

Передо мной появилась знакомая грива, знакомые сосны. Чувствую, что нахожусь недалеко от избы. Но точно не знаю - где?
Останавливаюсь в низине около большого кедрового корча*. Здесь разбросаны сухие кедровые ветки, сухие смолистые дрова, щепа. Непроизвольно благодарю погибшего великана – старый кедр, за помощь. Он отдаёт всего себя на сожжение – до конца служит жизни. Падая, исполин треснул и переломился в нескольких местах, расщепился вдоль. Сразу решаю: лучшего места для отдыха нет! Дров хватит на несколько часов. – Невероятная удача! Нужно экстренно сушиться и греться.
Запаливаю смольё. Корч горит жарко. Пламя – высокое! И всё равно согреваюсь лишь спереди. Стою лицом к пламени. Грудь оттаивает. Поворачиваюсь боком, спиной, чтоб растаять гусь. От жара ткань чуть смягчается и сыреет. Но только повернусь, - мгновенно замерзает, превращаясь в лёд; оттопыривается от спины, впуская мороз на сырой свитер. Ситуация экстремальная! Патовая. Впервые сталкиваюсь с подобным. Свитера сырые и могут вмиг теперь тоже обледенеть. Сейчас лишь они удерживают тепло тела.

Беспокоюсь, что сломается ткань на сгибах. Сукно пропиталось насквозь льдом. Верхняя одежда превратилась в ледяную посудину. Лёд раскристаллизовался из влаги в каждой клеточке ткани. И подобно стеклу грозит разлететься на осколки. Если гусь сломается, его ничем не связать в разломах и трещинах. Дальше придётся идти фактически голой, в смороженных свитерах. Продержусь минуты. - «Нужно оттаивать», – решаю.

Осматриваюсь. Дров достаточно. Но высушиться не получится. Отдохнуть – тоже. Думаю, - что делать? Как дойти до избы, и как точно выйти на неё? От этого сейчас зависит, где навсегда останусь. Размышляю: «Точно не знаю, где нахожусь. Грива опять может быть не той. А хороших дров найти уже не удастся. Если это не грива с зимовьем, то пережидать ночь необходимо только тут. Подсохнув, искать путик. Это ещё сутки. Пять суток без сна мне не выдержать».

Стоя у огня, в его освещении рассматриваю местность. Пытаюсь понять, где нахожусь и сколько дров имею в запасе. Прикидываю, как срубить и сколько таскать до костра. Сухостоя – достаточно! Что ободряет. В сотне метрах, выше идёт подъём. Очень знаком! Но не хочу ошибиться – не рискую. Сейчас ошибка недопустима. Любая ошибка чревата неизбежным концом. - Организм выжат до предела.

Нахожусь на южном краю гривы. Она по рельефу очень похожа на «нашу»: крутом - подъёмы. Но всё в снегу и обзор ограничен – как-никак! – полночь! По звёздам прикидываю время: «доходит двенадцать ночи». Небо чистое. Сверкают миллиарды миров. И я взираю на них с Земли. Ощущаю себя частицей мироздания – Вселенной.

Лес подсвечивают лишь снег и звёзды. Решаюсь торить лыжню вверх, не отходя далеко от костра, в пределах видимости огня – «челноком». «Нужно понять точно, где нахожусь». Удостоверится, что наша грива. Если не она, то сушится.

Оставляю рюкзак у костра, беру только ружьё. Торю подъём в гору - сотню метров и полностью обледеневаю. Холод сковывает. Не согреваюсь уже на ходьбе. Это – труба!

Возвращаюсь к костру по пробитой лыжне, благо тот полыхает факелом – жарко. Греюсь, оттаиваю, чтоб дольше сохранить гибкость ткани одежд на сгибах. Опять торю ещё сотню метров вперёд и быстро возвращаюсь. Греюсь, оттаиваю одежду, чтоб не лопнула на сгибах, не разлетелась осколками. Насквозь промороженная, она всё же греет. Впитываю, как можно больше тепла, чтоб дольше продержаться.

Опять торю следующую сотню метров и, наконец-то выхожу на нашу затесь на сосне, которую хорошо знаю. В звёздном свете в десятке метров впереди вижу старую свою лыжню. Лыжня идёт в избу. Подхожу. Осматриваюсь. Удостоверяюсь, что точно нахожусь на своём южном путике, на его спуске с гривы, как и надеялась. Отсюда по лыжне, не уставшей, двадцать минут ходьбы, немногим более километра. Место – ровное, прочищенное. Теперь требуется только дойти.

Спускаюсь, греюсь, дольше таю гусь. Впитываю больше тепла, чтоб на дольше хватило. Главное, - знаю, где нахожусь. Сейчас требуется последнее усилие – это дойти. Подбрасываю в костёр сушняк на случай, если придётся не раз вернуться греться. Опасаюсь переохлаждения и потери сознания. Беру рюкзак, ружьё и иду в избу.

По старой, хоть и присыпанной снегом, лыжне идти проще – можно! И главное, она точно приведёт в зимовье. Мороз жгёт. Одежда – это торчащая колоколом тяжеленная глыба льда. Рюкзак – огромная смороженная глыба сверху. Не спешу. Берегу силы. На ходьбе уже не согреваюсь. Организм не вырабатывает нужные калории, чтоб противостоять переохлаждению и морозу. Сейчас самый ответственный и сложный участок пути и жизни – грань между бытиём и небытиём.
Отрезок - малый. На обоих концах его обеспечила себя защитой: позади полыхает в последнем животворящем огне огромный, старый, надёжный друг - кедр; впереди ждёт уютное охотничье зимовье с печкой, спальниками, продуктами, а я нахожусь сейчас в пути - между двумя пунктами своей жизни.

Именно на последних метрах, расслабившись, чаще всего гибнут в тайге, даже опытные люди, не дойдя до спасительного жилья ничтожные метры. Знаю о том, не понаслышке. В геологической практике тоже гибли знакомые мне люди у забора собственного дома, в паре шагов от спасительной палатки – не найдя дверь.

Контролирую каждый шаг. Прохожу знакомые деревья, знакомые кусты, поляны. Фиксирую в мыслях. Иду по борту гривы. С неё открывается вид на уснувшие таёжные просторы. Красиво! Всё в нежном голубом свете снега, неба, звёзд. Луны уже нет – новолуние. Тихо. Мир спит. Успокаиваюсь: до избы менее километра. В хорошие времена – пятнадцать минут не спеша. Но сил не осталось.

Появились явные признаки переохлаждения – слишком медленно иду. Считаю шаги рефлекторно, по геологической привычке, закреплённой годами. - До избы осталось метров триста. Понимаю, что с рюкзаком не дойду. Переохлаждение свалит замертво. Решаю оставить на лыжне, хотя там продукты, патроны, необходимые вещи. Никогда на такой шаг прежде не решалась. Как правило, оставляешь, подвешивая только продукты, остальное – никогда! Без продуктов с ружьём в тайге не пропадёшь. Без остального – гибель. Сбрасываю груз с плеч, прислоняю к сосенке. – Чуть легче!

Иду дальше. Фиксирую знакомое дерево, поворот, считаю шаги – метры до них. Прохожу метров двести и обессиливаю. Переохлаждение способно скрутить в секунды. Изба – впереди! Прячется за знакомыми берёзками в пределах видимости. Знакомые кедры, что возле зимовья, подпирают небо головами. До избы семьдесят метров – определяю расстояние:
– Не дойти! – отчётливо осознаю.

Колеблясь, решаюсь на последнее: снимаю ружьё и прислоняю к дереву. Понимаю чётко: огромный риск! Оказаться без ружья – немыслимо! Спать придётся незащищённой. И никогда не знаешь, кто за ближайшим деревом сидит, кто ночью в гости пожалует. Со стволом не дойду! Неприятно чувствовать себя без защиты. Ружьё никогда не бросаешь! Это – табу! Впервые вынуждена нарушить основы основ выживания в зимнем урмане.

Последние метры ползу на автопилоте, считая и фиксируя в мозгу каждый шаг, чтоб активировать силой мысли сознание. Осталось десять метров до стены! Сил преодолеть последние метры - нет.

- Главное: не упасть! Заставляю голову не отключится – не уснуть. Это сложнее, чем двигать исчерпавшим ресурс энергии телом.
– Шаг! Ещё - шаг! Ещё – шаг! - Изба! Окно! Дверь!

Останавливаюсь. Осталось дойти до двери избы. У сенок надуло высокий сугроб. В сенки со снега надуло крутой спуск вниз высотой в метр, обрывом. Стою, а голова - выше крыши сенок. Вход - как в берлогу: идёт вниз, в проём. Кругом – снег!

«Не закружилась бы голова при наклоне!», - заставляю тело наклониться и не упасть вниз лицом в снег. Отцепляя голой рукой резинки, извлекаю ноги из смороженных креплений. Получается не сразу. В голове одно: «Устоять!». Просчитываю: «Если упаду, то важно не потерять сознание и перекатится вниз – в сенки, заползти и открыть дверь».

Спускаюсь с сугроба в сенки – нормально! На ногах. Удивлена, что в норме, даже не качаюсь. Только плыву. Принуждаю думать голову:
- Еще шаг! - Один, два. - Не чувствую ног, тела. Всё висит в невесомости. Словно во сне. «Осталось открыть дверь и не упасть!».

Командую руке зацепить ручку двери и дёрнуть на себя. Открываю легко – не пристыла. Знакомо пахнУло избой - жильём. В зимовье прибрано, чисто. Звёзды смотрят в окно, подсвечивают. Понимаю: «Дошла!». Но контроль не ослабляю. Ещё рано!

Плюхаюсь на колени перед печкой. Сажусь, как йог, на попу. Открываю дверцу. Кладу дрова, бересту. Они лежат рядом, на расстоянии вытянутой руки, заранее приготовлены и специально разложены в особом порядке так, чтоб в секунды разжечь огонь. Всегда предвидишь, в каком состоянии дойдёшь – не впервые! Привычное явление для тайги.

Извлекаю из нагрудного кармана спички. Развязываю целлофан. Поджигаю бересту. Она вспыхивает, и вмиг огонь охватывает сухие смолистые дрова жаром. Закрываю дверцу. Укладываю спички в обратном порядке. Иначе нельзя. Спички – это жизнь! Никогда не знаешь, где и когда пригодятся в другой раз.

- Всё! – Я дома!

Главное, чтоб не оказалось галлюцинаций уставшего мозга. Заставляю осмотреться, убедиться, что не сплю, что действительно в избе, а не в лесу потеряла сознание от обезвоживания и переохлаждения. Смотрю: Серка укладывается кольцом у печи. Греется и сохнет. Значит, - всё в порядке, не брежу. Пёс тоже устал и намёрзся. В дороге не кормила. Подвело! Похудел! Живот поджало к позвоночнику. Рёбра выступили. Терпит! Не канючит. Всё понимает. Молчит.

Живительное тепло быстро наполнило избу. Свет пламени в печи осветил жильё и душу. Таю одежду, обувь, чтоб снять. Она приморожена слоями друг к другу – сплошной ледовый панцирь. Постепенно, растаивая слой за слоем, раздеваюсь. Пуговицы, замки, верёвочки – перепутались, смёрзлись. Не распутать. Некоторые перерезаю ножом, чтоб быстрее согреться и сбросить глыбу льда. Она сейчас не греет, а холодит, защищая уже от тепла.

Освобождаюсь от тяжести одежд. Плечи без груза расправляются. Но чувствую: по привычке спина ещё согнута. Ощущаю, что плыву, не касаясь земли, – так легко без тяжести на теле. Чувствую себя пушинкой, а не навьюченным ишаком. Разум спокоен.

Выхожу в сенки, набиваю снегом чайник и кружку прямо на входе. Снег по пояс перекрыл дверь. Ставлю на раскалённую жесть. Таю снег. Он быстро увлажняется. Сливаю воду в кружку и пью, пью, пью - жадно, залпом, как в зное пустыни. Вода - ледяная. Простыть не боюсь. В тайге не простываешь! Вода снеговая мгновенно наполняет силой тело и мозг. Выпиваю залпом литр, слив с чайника. Тело, мозг успокаиваются, начинают подчиняться разуму, соединяются опять в единое «Я».

Снимаю сырые свитера, рубашки, майки, гамаши и всё остальное, развешиваю сушить. Переодеваюсь в сменку. Она ледяная. Не обращаю внимание. Быстро согреваюсь, главное – одежда сухая и не пропиталась потом. Завариваю чай. И пью, пью, пью! Ничего вкуснее нет! Нет ничего значимее этих минут, когда понимаешь себя, осознаёшь свою силу. Нет уютнее дома, чем тот, что даёт жизнь. Нет божественнее огня – в нём жизнь! Нет чудеснее леса – он учит и даёт силы жить. Даю Серому кусок печёнки. Сама строганину не ем. Не приучилась.

Залажу в спальник. Голова, не успев долететь до подушки, исчезает. Меня - нет!

Просыпаюсь ночью. Не могу понять, как смогла выспаться всего за несколько минут. Небо- тоже! На часах -два часа ночи! В избе –холод. Печь –холодная, полностью прогоревшая. – Как могло выстыть за минуты?! – не могу понять. Наконец доходит:

Это уже другая ночь. Получается: проспала ровно сутки. Или? – двое?..
За сутки сна не вставала, не шевелилась, не поворачивалась - как упала и уснула, так – исчезла! Ничего не осознавая – не была!
Растопила печь. Положила Серому коврик. - С пола дует. Решила дальше спать до утра. Легла на бок, натянула спальник на голову и вмиг отключилась, ухнув в бездну, без сновидений – в ничто, без осознания себя. Проснулась днём, после трёх. Проспала почти двое суток – не знаю точно сколько. Здесь радио нет. Узнать неоткуда.

Встала. Растопила печь. Появилась потребность в еде. Пошла за рюкзаком и ружьём. Они - в ста, и в трёхстах метрах. Снегом не замело. Вскипятила чай. Приготовила еду. Поели с Серым, «чем Бог послал». А он неплохо «послал» по осени – зиму продержимся без зарплат в рухнувшей в ничто стране. Температура на улице минус семнадцать мороза.
Пытаюсь вспомнить и разложить по полочкам, просчитываю на листке тетрадном дни. От этого зависит, когда выходить, чтоб дома не потеряли, не запаниковали. Пишу:

25 декабря. Днём опять оттепель. Минус один. Ясно. Ночью - минус четырнадцать?

Не все записи точно удалось восстановить. Не могу разобрать свой же почерк. Писала мелко. Рука натруженная, обожжённая и обмороженная, ручку плохо зацепляет. На листке, в полутенях от свечки, получаются каракули.

26 декабря. Минус двадцать один мороза. Ясно. Снега тут около пятидесяти сантиметров.

27 декабря. Минус двадцать. Солнечно.
28 декабря.

По плану: выход на рассвете в десять утра. Морозец минус семнадцать утром. Вечером – холоднее – минус двадцать три. Появился серпик луны. Дошла до второй своей ночёвки, что вблизи Хаяна. Сильно перегружена. Вернулась в избу. Выход перенесла на 29 декабря.

Устала. Одежда – гусь, крайне неудобный; сшит по заказу в городской мастерской сыном из сукна офицерской шинели. Когда разваливалась страна СССР, разваливалась и армия. Студентов высшего военного вертолётного училища пнули под зад, засчитав годы учёбы за армейскую службу – выполненный долг уже не существующей стране. Студенты – не промах! Урвали хотя бы шинельки расформированного гарнизона! В голодное время малое, но подспорье для родителей – высококвалифицированных профессионалов ухнувшей в пропасть геологической отрасли великого некогда государства.

Капюшон большой, никуда не годный. Обледеневает. Встаёт колом. Замок большой – железный, сломался. Валенки – худые, старые, широченные, выдавали ещё для полевых работ, как спецовку. Крепление левой ноги натирает. Самодельная нарта, навьюченная, не идёт по лыжне, скидывает груз вбок. Побаливает спина, и желудок. На торение выпавшего снега - туда – обратно, ушло восемь часов. По хорошей лыжне до туда – всего час ходьбы. Делаю волокушу из куска чёрной плёнки и сломанных огрызков старых лыж. Шью сумку-переноску Серому, чтоб и его навьючить. Он недоволен, но тащит. Индейцы всегда использовали собак для переноса груза. - Не мне же одной тяжести таскать! На всех тащим… – на семью! Пару месяцев проживём теперь без забот. Не надо ломать голову, чем желудки наполнить и, где взять деньги для сына студента столичного вуза. Он учится и по ночам тоже работает. Но снимать квартиру в Питере дорого, нужно и одеться, и поесть. А меня… – «волка ноги кормят», и тайга не бросит – это не наша, нами не избираемая «избранная власть».

Выхожу в село завтра. По лыжне часов за двадцать дойду. Скольжение в норме. Загадывать не стану. Дорога покажет.

Полночь года сдвинулась на секунду в День – в Свет Жизни, в Рассвет.

Сушина* – сухое дерево, высохшее на корню. Обычно, - хвойное дерево: сосна, кедр.

Надья* – особый таёжный вид костра для ночлега зимой. Сухие брёвна укладываются длинными хлыстами стенкой. Длинна брёвен до 3-5-ти метров. Без веток. Толстые. После того, как разгорятся, можно уложить сверху и брёвна сырой сосны, берёзы, лиственницы. Кедр в тайге никогда не рубится. Он подлежит охране. И редкий таёжник без особой нужды кедр повредит или срубит. Надья горит вдоль всех стволов. Отдыхать ложишься на лапник вдоль надьи. В сильные морозы разжигается две надьи. И спать, отдыхать укладываешься между двумя кострами.

Лапник* – это еловые или пихтовые ветки. Их укладываешь на снег возле костра, выпуклым вверх. Они служат подстилкой. На них сидишь или спишь.

Путик*- в охотничьих угодьях таёжники прочищают тропки, дорожки. Для ориентации на дереве подламывают ветки и топором, ножом срезают немного коры, оставляя затЕсь*. Срез, на фоне тёмного ствола дерева виден на открытом участке леса на расстояние в несколько метров. Идешь от затЁса к затЁсу.

Грива* - относительно твёрдое место, поросшее лесом, протяжённостью до километра и шириной в сотню метров посреди бескрайних верховых и низовых болот.

Суконный гусь* - специальная таёжная одежда, зимняя. Шью сама из солдатского серого сукна. Покрой специальный, оленеводческо-таёжный. Капюшон. Широкие рукава, чтоб руки могли свободно извлекать из карманов внутренних необходимую мелочёвку. Карманы строго подогнаны под движения рук. Их много. Для спичек, компаса, ножей, патронов, гвоздиков, верёвочек, запасных рукавиц. Всё привязано на верёвочках, включая верхонки – меховые рукавицы. На животе большой карман для рукавиц, ножа, дичи, для согревания рук. Каждый карман и предмет строго подогнан. Чтоб в кромешной тьме достать нужное в секунды и положить обратно, не выронив. От каждого кармана зависит жизнь.

Кедровый корчь* - Вывороченный из земли при падении дерева пенёк кедра с мощными корнями. Обломанный ствол лежит рядом.

Дневниковая запись. Написано: декабрь 2003. В тайге Крайнего Севера Западной Сибири, в предгорьях Приполярного Урала. Редактировано: 13 марта 2020 г., 26 января 2021 г., 14, 15, 18 -22 декабря 2021 г. Опубликовано на сайте Проза. Ру. в декабре 2021 года, а 9 марта 2022 года администрация сайта намертво заблокировала страницу автора, в том числе – это произведение за поддержку Донбасса и своего государства – России по требованию ярых русофобов. Четверг, 10 ноября 2022 г.текст восстановлен по черновикам, заново отредактирован.

Ключевые слова:
Тайга, зима, охота, путешествие, ночь, полночь года, темнота, мороз, снег, ель, лыжи, лыжня, дрова, сосна, костёр, лайка, Серый, Серка, жизнь, война, солдат, огонь, звёзды, Луна, лыжи, заготовка дров, надья, ночёвка, Крайний Север, Хапаян, Югра, Западная Сибирь, Зауралье, Приполярный Урал, Полярная Ночь, Полярная звезда, тьма, зенит, славяне, древляне, декабрь, путик, собака, Западно-сибирская лайка, оттепель, декабрь, изба, сушина.

Анонс:
Сквозь заснеженную тайгу Севера Сибири вдвоём с Серым