В поисках песни

Жил на свете цыган, был певцом он,
да таким, что души рыдали,
израненные его песнями.
Однажды арканом голоса 
он поймал норовистый ветер 
и подарил его,
присмиревшего жеребёнка,
самой печальной на свете 
девочке большеглазой,
взял гитару и тихо ушёл 
куда-то в себя, в свою память,
и больше уже не вернулся.
(Все песни и все дороги 
неизменно приводят к прошлому,
туда, где по-прежнему живы
сорванные цветы 
и скомканные улыбки).
А девочка большеглазая,
не зная, куда он делся,
певец тот волшебный, что голосом 
мог с месяца слизывать свет
и раздавать его щедро 
сердцам, чьи костры угасли, -
затосковала, бедняжка,
и, дождавшись безлунной ночи,
оседлала послушный свой ветер, 
и пустилась в далёкий путь 
искать своего цыгана.
Не поэт ли назвал тишиною
песни цветов и мёртвых, 
не художник ли ночь написал 
задумчивым шёпотом листьев?
Не к губам ли певца умолкшего,
как к дверям потайным, прижимается
ухом всеслышащим месяц,
чтоб, как в раковине опустелой,
душу музыки различить?
Не таким ли и ты был, мальчик,
чутким и осторожным?
Ты замкнулся в уютном безмолвии,
чтоб своё там учуять сердце,
которое продолжает 
биться во мне и - поверишь ли? -
всё ещё переполнено
песнями и любовью.
Тише, друзья! Вы слышите?
Летит норовистый ветер 
по холмам сердец ваших вешних,
по бескрайним степям ваших душ,
высекая копытами искры 
детских воспоминаний.
Несёт на себе он хрупкую
девочку большеглазую.
Спешит она вслед за тоскою
и не может понять, несчастная,
что дорога её бесконечна.
- Не видел ли ты цыгана,
чей голос красив, как ангел?
- Эх, девчушка с большими глазами,
поскорей уезжай отсюда,
ведь в наших краях улыбки 
и песни запрещены.
- Не проходил ли цыган здесь,
пронзающий голосом сердце?
- О женщина, в чьих глазах - 
ничего, кроме слёз отчаянья
(и где-то в их бурных волнах 
затерялась лодчонка надежды),
зря вошла ты в страну эту мрачную:
здесь у нас монастырский траур 
и молчанье уж тысячу лет.
- Не встречался ль цыган тебе грустный,
разбивающий голосом небо 
на звезды, что падают в сердце
зёрнами сладкой тоски?
- Да, старушка с глазами такими 
глубокими, что и небо,
и пейзажи моей ностальгии  
не смогут заполнить их, -
я видел того цыгана!
И душу его я помню,
ведь был он мне лучшим другом.
С тех пор даже в полном безмолвии
мне чудятся дивные звуки...
Увы, тот цыган уже умер,
но, клянусь, его голос выбрал 
для жизни сердце моё!
Я и сейчас слышу песню 
о девочке большеглазой,
что летела верхом на ветре,
о женщине одинокой,
матерью так и не ставшей,
и о старухе, нашедшей
потерянный отзвук любви.