Язык
На этот раз
"боинг" был набит под завязку. Я протиснулся на свое место в конце
салона для курящих и с трудом затолкал под сиденье ручную кладь в виде пары
блоков Milde Seven, бутылки дорогого виски для Никитича, всегда встречающего
меня у трапа в Шереметьево, и разных нью-йоркских безделушек, в спешном порядке
набранных в "дьюти фри" шикарного терминала Delta бескрайнего
аэропорта JFK.
По установившейся
традиции мы с Женькой пообедали в "зеленом" ресторанчике, столь
любимым улетающими в Россию по той причине, что заказать и оплатить надо было
только изумительно приготовленное мясное блюдо, а все остальное - салаты,
бульоны, сыры, овощи и даже пирожные - входили в его стоимость. Так как доступ
к бесплатным лакомствам был совершенно неограниченным, то посетители изо всех
сил боролись с этой вопиющей бесхозностью и непродуманной ценовой политикой. Неподалеку от нас
пировали пятеро совершенно одинаковых мужчин с каменными лицами, в которых по ондатровым
шапкам и присутствовавшему на столе гигантскому ассорти из халявы и литра
"Абсолюта" однозначно угадывались соотечественники.
Частые десятичасовые мучительные перелеты через океан постоянно ставили задачу
убийства времени, проводимого в малоудобном для столь длительного полета кресле
эконом-класса. Правда, когда я улетал из родного Шереметьево, Никитич,
многозначительно переговаривал с девочками на регистрации, после чего я
оказывался в "бизнесе", где первые два часа отбивался от стюардесс,
убеждая их, что ни в каком виде не употребляю спиртное и знаю, что за него не
придется платить.
Почему-то почти никогда не приходилось и поболтать с попутчиками, - отчасти от
того, что мои путешествия почти всегда проходили вне сезона, когда самолеты
заполнялись едва на треть и люди рассаживались поодиночке, а, отчасти, от моей
нелюбви к дорожному общению.
Сейчас моей
соседкой оказалась красивая, светловолосая женщина лет тридцати пяти, одетая
по-дорожному аккуратно и продуманно и расположившаяся у иллюминатора с журналом
в руках и пачкой Marlboro Lights на откинутом столике.
Самолет вырулил на
взлетную полосу и занял место в хвосте длиннющей очереди таких же
"боингов", ДСов и А300 , готовящихся к старту. 767-й долго
разгонялся, нехотя и тяжело оторвался от земли и, ворвавшись в облака, скрыл от
нас, уже ставшие игрушечными, картонные домики Лонг-Айленда...
- Чем занимались в Америке? - поинтересовалась
попутчица после долгого взаимного молчания.
- Летаю туда-сюда. Покупаю и перегоняю в Россию
машины. Надо как-то жить, - ответил я.
- Хороший бизнес?
- Пока – да. Но постепенно он себя изживет… К
счастью, это не основная профессия… А Вы живете в Америке?
- Нет. Я так работаю - полгода в Америке,
полгода - в Москве.
- Кем, если не секрет?
- Никаких секретов. Я занимаюсь филологией. В
частности - английской и американской литературой. Сейчас пишу докторскую...
- У вас, наверное, выдающийся английский!
- Хороший, - улыбнулась она и протянула руку. –
Елена.
С
Леной мы проболтали до посадки. Оказалось, что для того, чтобы продолжать
работу над диссертацией в своем родном умирающем институте, она ежегодно
уезжала на заработки в штат Вермонт, где преподавала в школе русского языка,
открытой живущим там потомком российских князей, старающимся сохранить
первозданные истоки нашей речи. Русский учили американцы, которых Лена явно
недолюбливала, не понимая - зачем он им нужен.
- Понимаешь, выучить русский, чтобы читать в
оригинале Пушкина или Толстого, они не смогут никогда. Русский настолько богат
идиомами, настолько не поддается конструктивной логике, настолько сложен и
многообразен, что дальше разговорного они вряд ли уйдут. Учатся богатенькие
тетки и дядьки, пенсионеры, причем исключительно для того, чтобы в будущей
турпоездке в Россию суметь узнать сколько времени или как пройти на Красную
площадь. Что - английский! В основе – он консервативный и простой... Многие английские
и американские писатели в русском переводе читаются интереснее, чем в оригинале!
Сев
на своего ученого конька-горбунка, Лена вываливала и вываливала на меня горы
информации, в которых я постепенно тонул, как "Титаник". К середине
полета я был уже убежден, что нам достался самый лучший в мире язык. Со своим
мумбо-юмбовским английским мне трудно было оценивать его бедность или
богатство, но Лена на примере Джека Лондона, Агаты Кристи и даже Селинджера
разнесла English в пух и прах, обвиняя всемирно известных и почитаемых
мной писателей и в недостатке лексики, и в косноязычии, и даже в "сумбуре
построения фраз"...
...Об
этом разговоре в воздухе я вспомнил, потому, что меня всегда удивляло быстрое расставание
наших людей, перебравшихся на берег Ист-Ривер с тем хорошим, что есть в нашей культуре – с музыкой,
искусством, историей. И с языком. Даже если не идеализировать восторженные
дифирамбы филолога, то надо признать, что язык-то у нас действительно
"богат и могуч". В интернете, в конференциях, где общаются между
собой русские, меня коробит от "сорри", " плиз" и
"хай-бай". Что это - обыкновенный выпендреж, но перед кем и ради
чего? Необходимость или удобство? Сомнительно... Неумышленное пренебрежение
собственной культурой или осознанное стремление к культуре чужой?
В Нью-Йорке в среде эмигрантов эта страшная
смесь из русского языка, наполненного абсурдными американизмами, первое время
просто выворачивала меня наизнанку.
Когда бывший
директор магазина в Медведково, а ныне развозчик запчастей Фима Лахман рассказывал,
что он "делал деливери юзаного партса с восемьдесят пятой, форифайф минут пробираясь
через констракшн и траффик и не получил за это хороший тип" мне хотелось
крикнуть:
- Фима! Ну, черт с тобой, ты уже не живешь в
России - так говори тогда по-английски!
Но бедный Фима не
может говорить по-английски. Он не умеет говорить по-английски! Меня
познакомили с парнем, приехавшим три года назад из какого-то Мухосранска, и он
представился Гарри. Когда я его дважды назвал Игорем, он насупился и поправил
меня – я Гарри!
Меня так и подмывало
сказать ему - да будь ты среди американцев хоть Биллом, хоть Клинтоном, но
прежде чем поправлять меня, такого же русского - посмотри в зеркало на свою
рязанско-калужскую физиономию или, если хочешь, фейс и подумай: стоит ли при
мне "становится в шестую позицию и надувать щеки", как это успешно
делал "отец русской демократии", выпрашивая милостыню у входа в
Провал?!
Согласен, что есть
вещи, которые просто необходимо называть общепринятыми американскими словами, но
коверкать слова "мама" и "папа", это, извините, в моей
голове до сей поры уложиться не может. Не выучив английский - забыть русский.
Так можно стать немым.
К счастью, химера американского
суржика проникла не во всех наших соотечественников. Многие, даже приехавшие в
Штаты семь-восемь лет назад, не заразились этим вирусом и говорят нормально -
когда надо - по-русски, когда надо - по-английски. Мой друг Женька, который тоже
не попал под этой повальное убожеское влияние, как-то сказал мне:
- Просто очень
многие хотят стать американцами больше, чем им этого отпущено, и быстрее, чем
они этого заслуживают...
...Самолет пошел на посадку.
- Ну,
вот мы и дома, - Лена погасила последнюю сигарету, и добавила: - Наконец-то я
спокойно поработаю.
"Интересная жизнь,- подумал я, - человек
летает в США, чтобы учить русский и возвращается в Россию совершенствовать
английский"
...Никитич заключил меня в объятия на глазах
пограничников и, потащив к выдаче багажа, начал тараторить новости, а я ловил
себя на мысли, что испуганно ожидаю от него нечто вроде - "сейчас пройдем
кастом, дринькнем кофейку в ВИПе и подрайваешь домой делать слип..."
NY - Москва, 1996 год
