Ты хороша, а я хорош тобою (собой я привлекателен весьма). Я мастер по бесправильному бою и подмастерье в нежности письма. Ну, разве срифмовать тебя сумею на строчках и на кнопках вечных Ру. Начну слагать – и тут же онемею – хоть призывай Священство ко двору. Задумал петь – и распугал прохожих, лепил из глин, а вышли куличи. Где мне набраться образов, похожих на те, что обретаются в ночи в моём дому, челне, солдатской келье, в казармах иноков Святых монастырей. Завистники вырубывают колья, а я реву, и нет меня мокрей, бо выразить тебя я не умею, а, уж тем паче, высказать в словах. А я ж когда-то высекал камею из мёртвых душ, сердца на деревах мог вырезать с любовью благочинно, а дерево плодило мою прыть. А для поэта ножик перочинный – не спрятать, не пропить, и не зарыть. Ну, разве только с гробовой доскою, но и на ней нарежу изнутри, как по тебе (по вечной) я тоскую. Всё высказал, ты душу отопри.