Ты голос совести, солирующий мне, в сопровождении перистых облаков из писчих перьев (в неба глубине). А до тебя, во веки всех веков, я был безумен, слеп, и глух, и нем, расслаблен, сухорук и прокажён. Господь открыл в движениях фонем, закрыв прикрасы (из пристрастий жён) мне чистый свет (из света всех частей) и четвертных долей, и целых нот. И ты поёшь, и нет тебя чистей, а я рифмую голос твой в блокнот, и мимику, движение груди, и мышечный мучительный зажим. И мы войдём во всё, что впереди всех ждёт ещё, и страстно возлежим в полях, покрытых травами, лесах, в долинах пресноводных чистых рек, на тверди, распростёртой в небесах. Мы возродим (и то не будет грех) забытые понятия в сердцах, скрижалях, постулатах (звуком рифм). И мы умрём, родившись в праотцах, отпев, отслушав, отблагодарив.