Я стою за кашей, впереди множество уставших прихожан с чувством долга, голода в груди, и хохлов, и русских, как Жак Жан некто приснопамятный Руссо (он рязанский, судя по всему). Светит полдень светлый и босой, и сухой, и тёплый. Я возьму порцию варёную крупы, пару булок серых и пакет. Очередь идёт войной тропы (и тропой войны). Цветёт букет разговоров мрачных, новостей, как белуга (свежести второй). Эхом разрываемых страстей ухнет ухом первый залп, второй, упадут со страха едоки (кто-то не поднимется вовек). Выжившие стиснут кулаки, пробормочут: Слава Богу вверх.