Я могу и родину продать, чтоб ходить по этим коридорам. Впрочем, её продали подавно, я не стану даже торговаться. Я могу подняться до вершин, чтобы нажитое довершить, и нарушить Уголовный кодекс, и украсть её (и коридор). Не фиг здесь ходить ещё кому-то, наступило время для гнездовий. Время потрясать основы, плакать, рифмовать грамматику и вздор. Я могу устроиться монтёром и ходить угрюмо с монтировкой, отгоняя сумерки, печали, и десятых встречных от неё. Я могу закрыть Закон Ньютона, чтоб не падать яблокам и нравам, и ещё Америку закрою, чтобы перестали нас бомбить, и не рисковать – ни Генофондом, ни запасом чрезвычайных женщин, ни собой, поскольку, кто напишет про неё стремительные строки, если отойду от попаданий и болезней я в миры иные. Потому и тщусь её воспеть, хоть уже кончаются чернила. Только песне этой не кончаться в коридорах памяти и сердца.