Я пришёл, посмотрел – и во тьме пролетела вся жизнь, как сорока. Сорок лет просидел, как в тюрьме, остальные (ребёнок порока) как в больницах в простудах палат, пролежал на полянах простынок. Как реклама, горел постулат, как костёр, догорал полустанок вдоль которого санный обоз совершал путный подвиг в столицу (с мёрзлой рыбой, прислугой и без). В наведённую резкостью линзу я увидел своё ценз возрастной сквозь окно и его подоконник. И горел телевизор цветной, и закат остывал, как покойник.