Не долго сказки сказывались...
Дикий пляж левого берега Дона с раннего утра укрылся телами – лежачими,
сидячими, полуразвалившимися, коричневыми, мертвенно-бледными,
красно-лиловыми, в очках, без очков, пьяными, совсем пьяными и прочими.
Среди этого разноцветья и безобразия поз лежала на песке вверх пятками плотная дама, уткнувшись лицом в раскрытую книгу. Фигура её – тяжелая на взгляд и непонятная на слух, не женская, а больше борцовская – крепкая, будто бетонная. Литые руки, плечи, спина и даже стриженный затылок – в узористых и содержательных по смыслу тату: «жизнь – это наша зона», «вертухаи – враги человечества», «пахан – мой брат по жизни» «Привет от «Белого лебедя» и др.
В двух метрах от дамы стоял кавказец с сумкой-холодильником на левом плече и притуплено орал будто потерпевший: «Морожэноэ! Сладкоэ мороженоэ! Подходы, а то уйду и прохладу унесу!».
Из-за него, почти в прыжке выскочил курносый, глуповатого вида мужчинок в шортах до колен с двумя двухлитровыми бутылками пива в двух руках и округлой пласстмасткой, на которой кучкой лежали жаренные креветки.
- Людочка, холодненького будешь? – Сказал он тихо, подобострастно и совсем не по-мужски.
Не отрываясь от чтения, она медленно протянула вверх руку, будто прося подаяние за ради Христа. Не глядя, нащупала и сдавила пальцами упругую прозрачную упаковку и почти вырвала её у мужчинки. Поболтав её немного на весу, небрежно, с размаху воткнула донышком в песок.
- Люда, а что ты читаешь? – Спрашивает мужчинок после затяжного глотка из бутылки.
- Да так… историю одну перемалываю, о том, как маньячка, запавшая на старого будяка, хотела развести хвостатую мореплавающую при делах на бабло…
- Ну и как? Удалось маньячке?
- Лоханулась! Опять у разбитой параши оказалась. Дура, она дурой, хотела паханом полютовать в хате по беспределу, и золотую кассу чешуйчатой поиметь на карман, да промазала и прокинулась, как обиженная на второй ярус шконок, извилины-то без тормозов…
- Гм… Это интересно. А как книга называется?
- Сказка о рыбаке и рыбке.
- М-да? Захватывающее произведение, глубинное… А про кота, который по цепи ходит, ничего не написано?
- Эта хрень в другом листАлове. Читала его запоем на зоне. Тама есть и про смотрящего с погонялом кот, и про зашмоненную хату, и про пассажиров, которые хочат соскочить с чудильника, типо надоело сидеть на ветках и шакала кума разводить на пойло и курево…
- И как сия книга называется, Людочка?
- На стихах это варево… Какая-то шелестящая у неё зазывалка… обёрточная… будто новогодняя, с мешка деда Мороза…
Так то ж, наверное, поэма «Руслан и Людмила»!
- Во-во… что-то про то самое…
- Люда, про Остров Буян есть что-нибудь… ?
- Да какой там… - отмахнулась Люда. – О призонном белом лебеде здеся ничего не пишут. Мне тоже по кайфу снова на саликамской колонии зависнуть, зачитаться на нарах, и прикинуть почему беспредельщик коронованный в законе пахан сдал вертухаям пассажиров в океанский карцер.
- Понимаю… Мне тоже желательно узнать почему царь-батюшка в бочку смоляную закатал жену-царицу и сына Гвидона… Жаль их по-человечески.
- Да там все нормально будет, успокойсь… Карцер вскроется, Кума замочит Гвидон заточкой из лука, тот с развёрнутыми крылами падёт в море и издохнет. Лебедь оживет, и сдаст Гвидону зону с пассажирами под охраной тридцати трех вертухаев и дядьки Черномора при полковничьих погонах…
- Дэла… - Испугано прошептал слушающий разговор кавказец, поправив пляжные очки на побледневшем лице.
- Не понятно мне, - не отрываясь от чтения, сказала дама Люда. – Кто такие залипухи, порядочные, пишет?
- Алэксандр Сэргээвыч Пушкин, вэлыкый русский поэт, он много чэго вэликаго напысал. – встрял в разговор нерешительно кавказец.
Дама подняла голову и посмотрела на смутившегося мороженщика.
Мужчина с бутылкой пива дополнил слова говорившего:
- Очень великий Поэт, Людочка, – это тот, который гениальные стихи пишет, то есть по-твоему - малявы за бабки строгает…
- Аааа… ну да, - закивала головой женщина. - У нас зоне тоже такая была… гениальная… записки на раз, два, три рисовала Куму. Так наши бабы, коренные сиделки и вихрастые зечки в парашу ее мокнули… пускай подышит дерьмом общим…
- Люда, твои сравнения абсурдны. Александр Сергеевич – это благороднейший человек, первооткрыватель критического реализма, его Дантес на дуэли убил…
- Догадываюсь за что… Перед паханом, наверно, облажался. За то кормчий хаты и его определил ногами вперед вынести…
Кавказец побледнел, всхлипнул и согнувшись тихонько посеменил к выходу из пляжа. Положив сумку-холодильник на лавочку у белых ворот громко прокричал:
- Морожэноэ, кто хочэт мороженое… Хавайте бэз прикида… Тьфу ты! Кушайте на здоровьэ!
Среди этого разноцветья и безобразия поз лежала на песке вверх пятками плотная дама, уткнувшись лицом в раскрытую книгу. Фигура её – тяжелая на взгляд и непонятная на слух, не женская, а больше борцовская – крепкая, будто бетонная. Литые руки, плечи, спина и даже стриженный затылок – в узористых и содержательных по смыслу тату: «жизнь – это наша зона», «вертухаи – враги человечества», «пахан – мой брат по жизни» «Привет от «Белого лебедя» и др.
В двух метрах от дамы стоял кавказец с сумкой-холодильником на левом плече и притуплено орал будто потерпевший: «Морожэноэ! Сладкоэ мороженоэ! Подходы, а то уйду и прохладу унесу!».
Из-за него, почти в прыжке выскочил курносый, глуповатого вида мужчинок в шортах до колен с двумя двухлитровыми бутылками пива в двух руках и округлой пласстмасткой, на которой кучкой лежали жаренные креветки.
- Людочка, холодненького будешь? – Сказал он тихо, подобострастно и совсем не по-мужски.
Не отрываясь от чтения, она медленно протянула вверх руку, будто прося подаяние за ради Христа. Не глядя, нащупала и сдавила пальцами упругую прозрачную упаковку и почти вырвала её у мужчинки. Поболтав её немного на весу, небрежно, с размаху воткнула донышком в песок.
- Люда, а что ты читаешь? – Спрашивает мужчинок после затяжного глотка из бутылки.
- Да так… историю одну перемалываю, о том, как маньячка, запавшая на старого будяка, хотела развести хвостатую мореплавающую при делах на бабло…
- Ну и как? Удалось маньячке?
- Лоханулась! Опять у разбитой параши оказалась. Дура, она дурой, хотела паханом полютовать в хате по беспределу, и золотую кассу чешуйчатой поиметь на карман, да промазала и прокинулась, как обиженная на второй ярус шконок, извилины-то без тормозов…
- Гм… Это интересно. А как книга называется?
- Сказка о рыбаке и рыбке.
- М-да? Захватывающее произведение, глубинное… А про кота, который по цепи ходит, ничего не написано?
- Эта хрень в другом листАлове. Читала его запоем на зоне. Тама есть и про смотрящего с погонялом кот, и про зашмоненную хату, и про пассажиров, которые хочат соскочить с чудильника, типо надоело сидеть на ветках и шакала кума разводить на пойло и курево…
- И как сия книга называется, Людочка?
- На стихах это варево… Какая-то шелестящая у неё зазывалка… обёрточная… будто новогодняя, с мешка деда Мороза…
Так то ж, наверное, поэма «Руслан и Людмила»!
- Во-во… что-то про то самое…
- Люда, про Остров Буян есть что-нибудь… ?
- Да какой там… - отмахнулась Люда. – О призонном белом лебеде здеся ничего не пишут. Мне тоже по кайфу снова на саликамской колонии зависнуть, зачитаться на нарах, и прикинуть почему беспредельщик коронованный в законе пахан сдал вертухаям пассажиров в океанский карцер.
- Понимаю… Мне тоже желательно узнать почему царь-батюшка в бочку смоляную закатал жену-царицу и сына Гвидона… Жаль их по-человечески.
- Да там все нормально будет, успокойсь… Карцер вскроется, Кума замочит Гвидон заточкой из лука, тот с развёрнутыми крылами падёт в море и издохнет. Лебедь оживет, и сдаст Гвидону зону с пассажирами под охраной тридцати трех вертухаев и дядьки Черномора при полковничьих погонах…
- Дэла… - Испугано прошептал слушающий разговор кавказец, поправив пляжные очки на побледневшем лице.
- Не понятно мне, - не отрываясь от чтения, сказала дама Люда. – Кто такие залипухи, порядочные, пишет?
- Алэксандр Сэргээвыч Пушкин, вэлыкый русский поэт, он много чэго вэликаго напысал. – встрял в разговор нерешительно кавказец.
Дама подняла голову и посмотрела на смутившегося мороженщика.
Мужчина с бутылкой пива дополнил слова говорившего:
- Очень великий Поэт, Людочка, – это тот, который гениальные стихи пишет, то есть по-твоему - малявы за бабки строгает…
- Аааа… ну да, - закивала головой женщина. - У нас зоне тоже такая была… гениальная… записки на раз, два, три рисовала Куму. Так наши бабы, коренные сиделки и вихрастые зечки в парашу ее мокнули… пускай подышит дерьмом общим…
- Люда, твои сравнения абсурдны. Александр Сергеевич – это благороднейший человек, первооткрыватель критического реализма, его Дантес на дуэли убил…
- Догадываюсь за что… Перед паханом, наверно, облажался. За то кормчий хаты и его определил ногами вперед вынести…
Кавказец побледнел, всхлипнул и согнувшись тихонько посеменил к выходу из пляжа. Положив сумку-холодильник на лавочку у белых ворот громко прокричал:
- Морожэноэ, кто хочэт мороженое… Хавайте бэз прикида… Тьфу ты! Кушайте на здоровьэ!
Мне нравится: 0 |
Рубрика произведения: Проза ~ Рассказ
Количество рецензий: 0
Количество просмотров: 19
Опубликовано: 21.01.2021 в 09:53
Количество рецензий: 0
Количество просмотров: 19
Опубликовано: 21.01.2021 в 09:53
© Copyright: РемонтЧехловПросмотреть профиль автора