Колибри на земле Франца Иосифа (глава 11)

Глава 11
«ВЫ ВСЁ УМЕЕТЕ?»

Он Галке потом расскажет: как ждали, надеялись. Всё-таки послали открытку – и ту, и другую, свою. Все расписались – даже Захар одним пальчиком.

Галка носом хлюпала.

А «госпожа Антиповна» гневалась: растравил девчонку! Ради чего, спрашивается? Вспомнить нечего?

… Вспоминали и другую зиму – последнюю без каникул. Как всегда – Новый год, ёлка – у папы, у мамы… И опять – все на работе…

Что зимой хуже всего?

Прогноз погоды. Как нарочно – завьюжит с самого утра. Или как в сорок первом – мороз прижмёт. Никаких тебе санок, лыж.

- А к Серёжке можно?

Мама не возражает. Серёжа – мальчик хороший, самостоятельный, плохому не научит.

Кто научил Валерку поджиги делать? Разве плохо?

- Парень всё умеет.

Знали бы папа с мамой, что парень курит. Ещё как! Валерка знает, но никому: договорились.

- Скажешь – не докажешь, – язвит Серёжка. – А я тебя потом убью.

Замотается! Просто у Валерки секрет, военная тайна: он – как Мальчиш-Кибальчиш. Только пускай и Серёжка, раз обещал…

Валерка за ним увязался – до бугра, до школы. До самой продлёнки.

- Твой братишка?

Это тётя в очках, немножко простуженная.

Серёжка язык проглотил. Стыдно: «братишка» по шею в снегу. Шли, где люди не ходят.

- Катерин Вадимна! Это Валерка Брянский! Негритёнок!

- Дядьку Андрея знаете? К нему собак водят.

- Об этом в другой раз, – оборвала тётя. – Ты в каком у нас классе?

- Ни в каком, – признался нехотя.

Опять голоса:

- Он заразный!

- Инфекционный!

- К нему бабка Дегтяриха приходила.

- Она ему самогоночки…

- Вот что, заразный, – молвила, улыбнувшись, Екатерина Вадимовна. – Снимай пальто, снимай валенки, носки…

- Да ну! – бурчит Валерка.

- Что значит – «ну»? Не на кобыле едешь! Быстро давай сюда!

Она – как медичка Света: руки быстрее работают, чем голова у Валерки. Она в два счёта его!

- Ученик называется! Хочешь ещё один год профилонить, Филон Александрийский? У меня без фокусов!

И стул ему уступила: садись, грейся, пока всё не высохнет.

Самой некогда сидеть: она с доской. Напишет, сотрёт – и по новой: цифры и букву «хэ».

- Икс равняется…

Откуда мистер Икс? Никто и не спросит, все знают. Большие! На доску поглядят – и в чернилку тык! Один Серёжка всё не усядется.

За спиной у Серёжки карта. Совсем давнишняя: вместо Москвы – Киев. Под Киевом – печенеги. «Как в «Мурзилке». У печенегов – овцы.

«Пол-овцы́», – разобрал чуть погодя, приглядевшись.

А над доской – глаголы: ребята спорят, что с ними делать.

И падежи. Это когда в деревне ящур, как в том году. Тогда Москву закрывали. Карантин! И папа – как на войне.

Валерка ёжится.

Говорили, что это всё Америка. А это – у печенегов падежи.

Екатерина Вадимовна ничего не рассказывает, ходит взад-вперёд. Одному по лбу постучала: тоже не знает мистера Икса. Такой большой!

Всё-таки хорошо у печки. Немножко жарко. Зато всё слыхать: огонь постреливает, гудит, вверх тянется. Как в чуме: вот бы шкуру медвежью постелить да лечь.

«А Серёжка врёт, что холодрыга, все в польтах».

- Читать умеешь?

Это она полушёпотом.

- По-русски? – в ответ как спросонок.

Все ржут:

- Он по-хохловски!

- Он в Киеве был.

- В городе Кукуеве!

Она стукнула по столу.

- Вы видали, как он рисует? – опамятовался наконец друг Серёга. – Валерка, давай покажь.

Нашлись и карандаши, и альбом.

- Вообще-то у нас не рисование…

Екатерина Вадимовна, кажется, сердита. Пришёл, видишь ли, гость – «хуже татарина», людей отвлёк от продлёнки.

Но она не об этом. Она – о способностях: есть – так надо развивать. И нечего стесняться! Рисуй, что видишь, что помнишь. Представь, что сейчас лето. А что? Это же здорово: зима – и вдруг цветы. Маме, бабушке, сестре к Восьмому марта. В доме весна-красна.

Или на день рождения. Неважно – зимой, летом.

- Не пробовал?

Валерка краснеет. Он цветы рисовал просто так, когда охота. Пару раз. Всё равно маме нравится.

- Только не надо на партах, на стенах. А то вы любите…

Он что – дурак?

- И на книгах не надо. – Это уже не ему. – Бумага и без вас столько терпит…

Она о чём-то задумалась.

- Одна маленькая девочка рисовала девятого мая – на белой скатерти. Взяла у мамы чернила: красок не было. Представляете? Сказали – война кончилась, все радуются. Кто плачет, кто поёт. Вечером папа приедет из Берлина. Подбросит кто-нибудь. Она думала: с войны – как с работы. Правда, глупая? Обрадовать хотела своими кляксами. С тех пор аллергия.

- Кто?

- Болезнь такая. У всех она есть.

- Я самолёт нарисую, – решил Валерка.

Он нарисовал, как положено – со звездой и даже с буквами. Под ним – два гуманоида: это немцы удирают. «Гитлер капут!»

Она следила, поглядывая через плечо.

- Подумай, чего не хватает.

- Бомбы?

- Пожалуй.

Чуточку подрисовала – и взрыв! Земля столбом, дым – как облако.

Простым карандашом!

А под ногами, как в песне, вьётся пыль. Это наши стреляют: сверху, снизу.

- Так лучше, – признал Валерка.

- Техникой надо владеть.

- У нас есть…

Его не расслышали.

Она показала всем. Девчонки заметили, что фрицы похожи на домовых. Не люди – уроды!

- Давай Беззубого Фрица!

Да ну его! Большие ребята выдумали: бродит он по ночам, как леший, ищет, кто золотые зубы у него повыдёргивал. Нарочно, чтобы маленьких пугать. А кто говорит – у него бомба. Как рванёт!

- Ты баталист?

Он обиделся:

- Я за наших.

- Кроме войны, ничего не рисуешь?

- Рисую. «Весёлых человечков».

- Самоделкина немцы убили! – съехидничал Серёжка.

- Тебя быстрей убьют.

Этот Серёжка – как тот Мазила Бабашкин. А Самоделкин соберёт металлом, одних консервных банок, ракету сделает и на Луну полетит. С Луны всё видать. Как начнёт оттуда! Гитлеру по балде!..

Всё-таки он был реалистом. Подумав, стал рисовать дом с трубой до неба и забор. Там живут бабка с дедом. На них хотели напасть. Наши не дали, успели на самолёте.

Так их!

Он нажал сильнее, чем надо.

- Брянский, на, держи! – Ему кинули перочинный ножик.

- Точилки нет? – Екатерина Вадимовна опять сердится. – Зарежете кого-нибудь, скажете: я научила.

Отберёт!

Он решил не давать: если что – обратно кинет.

- Не бойся, малыш.

Она постояла сбоку, подождала. Он не торопился, боясь порезаться. А то начнётся…

- Схему ты нарисуешь. – Она задумалась. – Тоже надо уметь.

- Они вдвоём с Фронтовичкой…

- Я сам!

Валерка насупился. Когда он рисовал схемы? Галя его убила бы: ей сдавать, защищаться. Поэтому – не трогать!

Вот если бы раскрасить что-нибудь. Как в книжке: «Площадями и дворами дед Егор идёт с шарами». Шары разноцветные – вот и надо их. Или в «Весёлых картинках» –заколдованный сад. Злой колдун пришёл и всё испортил, все краски пропали.

«Вы раскрасьте скорей кукол, птиц, и зверей, и цветы, и кусты, и аллеи…»

Галя начала, показала ему. Дальше – сам: листья, яблоки, пёрышки у жар-птицы. Как на цветной картинке слева – по образцу.

А колдуну он глаза выколол.

«Картинку испортил, вандал!»

Валерка зашмыгал носом. Галя выходит замуж. Выйдет и уедет.

«Буду писать каждый день. Честное комсомольское!»

Папа с мамой не верят: «Ты хоть в месяц раз».

Мама теперь – как в сказке: «Приедет ко мне зять…» Она будет тёща. Папа – тесть: смешно! А он, Валерка, почему-то шурин. Думал – дразнятся...

Он не против. Галя взрослая. Все взрослые должны…

А на каникулы не приедет.

- Надо работать, – подытожила Екатерина Вадимовна.

Он решил, что мешает:

- Я пошёл.

- Подожди! Чем ещё занимаешься?

- Играю.

- Кораблики из бумаги делал?.. А из дерева?

Он кивнул. Все их делают. Долго ли: ножичком поковырял – и готово. Можно в плавание, когда разлив. А зимой где? В проруби?

- Подводную лодку делай… Почему не получится? Потренируйся. Для начала попробуй самолёт.

- А ракету?

- Можно.

Ракета лучше всего: она хоть в метель, хоть в дождик. Жалко, не полетит.

- А вдруг? – Она смеётся. – Будет модель. Знаешь, что это такое?

- Ага. На ней тренируются.

Без модели и больших ракет не делают. Сперва нарисуют, скопируют, а уж потом…

- Хочешь попробовать? У меня каждую среду после пяти кружок. Отпустят – приходи, не бойся. Посмотришь, чем мы занимаемся. Да не забудь рисунки.

Екатерина Вадимовна как раз ведёт рисование. Только ей часов не хватает – вот и дали продлёнку. Да в придачу «Умелые руки».

- Всех неси: Петрушку, Самоделкина.

Дорогу он знает: как в центр – так мимо.

- И друга приводи, – кивнула на Серёжку.

Тот надулся – обиделся.

Валерка совсем осмелел:

- Вы всё умеете?

* * *

Ну и ржали! Дурацкий вопрос! Он сам это понял.

«Что, по-твоему, я должна уметь?»

Не знал, что и придумать. Из ружья стрелять? Колоть уколы? На лошади ездить верхом, на мотоцикле? На чём ещё – на подъёмном кране?

И самому смешно.

«Женишься – и близко к технике жену не подпускай. Хватит ей стиральной машины».

Это Галя ему потом – тоже смехом:

«Останешься на обочине: ни жены, ни машины. Меня вот научили на свою голову. Дочь будет – её учи».

Он всех… Галка и та, если что… Прав пока нет. А уж Пашутка…

Представил её мордочку. Как будто услышала его и вся светится: «Пап, ты помнишь?.. Не бойся».

Не нужна никакая техника. Они и так…

Надо бы в общих контурах.

… У двери столкнулись с Галкой – нос к носу.

- Я тетрадку забыла. Там билеты…

Ведь врёт!

«Так ты сестру любишь!» Чуть было не сорвалось – сдержался.

Галка бочком, бочком, ближе к стенке – и руки к груди прижала.

Что ухватила?

Он понял, как только дверь открыл. Заменила всё-таки, успела, не стала ждать. И старую лампочку утащила, чтобы, значит, никаких следов. Сюрприз!

Совсем ещё ребёнок!

А сам? Нашёл время ломать комедию. Глаза, что ли, лишние?

Он огляделся. С новым светом просторней – и веселее. Ну, Галчонок!..

Теперь – хочешь, нет ли – работать надо.

Галка вроде угомонилась, долбит к экзаменам.

До экзаменов ей! Он что, не видит? Девчонка изводится. Услыхала, что дело серьёзное, – весь свой интернет обшарила: как да что, какая молитва на этот случай, кому свечку ставить…

Он уж было подумал… Антиповне намекнул. Та перекинулась с нею парой слов и сказала, что он дурак.

Она умеет…

И чего молчит, тянет? Который час!.. Самому, что ли, ей звякнуть?

Не стоит: нечего дёргать без толку.

Он всё-таки сделал набросок: в очках и рот до ушей. Над ним смеётся.

Вот так! Вдвоём веселей. И нечего! В конце концов, суеверие тоже грех: сглаз и всё такое. Ерунда!

Рядом надо бы Галку – за компанию.

«Папа, мы с Пашуткой…»

Только, бывало, и слышишь.

«Прасковья сказала…»

Авторитет! Как только Антиповна приехала, так сразу: всё сама поснимала с девчонки – и в ванну её, под душ. Сама голову ей намылила: «Папа, тебе нельзя! Ты мужчина!» Заодно ввела в курс дела: где её игрушки, куда нельзя, чтобы без конфликтов. И угол ей показала, где сами стояли не так давно: «Теперь тебя будут ставить, чтобы слушалась».

Никто не заставлял её, не просил. Просто объяснили ситуацию. Такой она человек – есть в кого.

Вот и Галка. Не так с матерью, с отцом, как с нею.

Ну кто о чём догадается?

Пашутка, бедная, уж и не рада: заездили её. А что делать? Повадила. А Галка настырная: привяжется – и ни в какую. Иной раз и подерутся – маленькая с большой, та ей нахлопает.

Галка дулась, грозилась: «Расскажу, что ты очкастая. Тебя с волейбола выгонят». Шантажистка! Услыхала, что в секцию, на запись, лучше без очков – ну и домыслила. Прасковья смеялась: «Уши надо мыть». Потом сама водила её в спортшколу: смотри и не смеши.

Волейбол не биатлон: не надо быть Зорким Соколом. Однако бросила, хоть был разговор – перспективная.

Галка уж очень переживала: по телику не покажут.

«А тебе это надо?»

«Надо!» Приладила над кроватью фото: девчонки после соревнований. Пашутка выше всех – наследственное. И без очков.

Зато на последнем звонке – во всей красе: четыре глаза, мордашка такая умненькая...

«А где твой выпуск?»

Всем надо знать: и девкам, и Захарчуку, хотя он парень серьёзный. Вот Варвары любопытные!

Потерял – и весь сказ. Плохо приклеил, выпало, ветром унесло, как деда Егора с шарами.

«Сразу все?»

Антиповна возмущалась: как он мог? Вандализм какой-то! Ни одной, чтобы с целым классом: так, с мальчишками по двое, по трое.

Скорее всего, поняла. Но зачем ей? Давно всё кончилось.

Хотя и было.

Продолжение следует