1
Пока водились больные деньги, Родион Сыромякин проявлял чудеса щедрости и явного
пренебрежения к дензнакам. Охотно одалживал их страждущим, нередко делал жесты
благотворительности, одаривая валютой юные дарования и очарования — эстрадную
певицу и балерину. Даже когда сроки возвращения кредитов миновали, он
снисходительно-терпеливо, войдя в положение, относился к своим должникам.
Но год назад оказавшись
в незавидной роли безработного, Родион вспомнил о должниках. Часть
долгов, хотя и без процентов, удалось истребовать, а вот Петр Лапчук не испытывал ни угрызений совести, ни
стремления рассчитаться. На телефонные звонки не отвечал. Несколько раз Родион
наведывался к нему домой, но электрозвонок был отключен, а на стук никто не
открывал, хотя по наползающей на «глазок» тени, не трудно было догадаться, что
в квартире кто-то находится, Старушка-соседка по лестничной площадке сообщила,
что Лапчук иногда ночует дома.
«Ну, прохиндей, я изведу тебя телефонными звонками», — решил
Сыромякин и ровно в час пополуночи без всякой надежды, что снимут
трубку, позвонил должнику. После длинных гудков, когда терпение лопнуло и Родион
готов был бросить трубку на рычаг, услышал отзыв.
— Какого черта?! Все нормальные люди давно спят, — узнал он грубовато-хрипловатый голос Петра.
— Слава тебе Господи, наконец то дозвонился, застал тебя
дома, — обрадовался Родион. — Я грешным делом подумал, что ты скрываешься от
меня или куда подался на заработки, чтобы
большую деньгу зашибать.
— Мужик, ты кому звонишь? Протри глаза, — изменил голос
должник. — Проспись, пьянчуга и не
морочь среди ночи людям голову.
— Лапчук, брось валять дурака, я тебя узнал, — произнес
Сыромякин.— Второй месяц тебя
разыскиваю. Ни слуху, ни духу, как в воду канул.
— Чего тебе надо? Ты, что уголовный розыск или частный
детектив?
— Еще спрашиваешь? —
обиделся Родион. — Или у тебя память отшибло? Старческий склероз? Все сроки давно прошли, пора долг
возвращать.
— Опять ты за свое,
как заигранная пластинка,— недовольно проворчал Лапчук. — Я же тебе ясно
сказал, как только появятся деньги, сам тебя разыщу и все до копейки отдам.
Прилип, как банный лист. Какой же ты
жлоб, никакой заботы о ближнем. Почитай лучше заповеди в Библии.
— Хватит юлить. Я эти обещания слышу уже полгода, — напомнил
Сыромякин. — Мне позарез сейчас нужна валюта.
— Все люди — братья!— напомнил Петр. — Вот и поступай
по-братски. Черт с тобой, зануда невыносимый,
на днях должны появиться деньги, тогда и рассчитаемся. Получишь свою
долю с процентами.
— Ты верни, хотя бы
мои кровные.
— Ладно, хватит ныть, я спать хочу, устал. Ты тоже ложись,
лунатик. И какого черта я с тобой связался. Ты мне уже нервов испортил баксов
на тысячу, не меньше. Я с тебя их сдеру за моральный ущерб. — пригрозил Лапчук и положил трубку. «Вот
наглец», — подумал Сыромякин и снова набрал номер.
— Что тебе еще? — со злостью спросил должник.
— Теперь я с тебя не слезу, — пообещал Родион и заявил. —
Или завтра деньги, или тобою займется
милиция.
— Ха-ха-ха, напугал. С чем ты в милицию пойдешь? —
рассмеялся Петр. — Где доказательства?
Расписки я тебе не давал, свидетелей не
было. Честное слово к делу не подошьешь. Оно только в Японии ценится. Я скажу,
что ты меня шантажируешь.«А ведь он прав, — с тоской подумал кредитор. —
Поверил его честному слову».
— Что замолчал, словно воды в рот набрал? — с явным
превосходством спросил Лапчук. — Дело твое — табак. Выеденного яйца не стоит.
— Петька, какая же ты сволочь.
— Полегче, гнида, —
осадил его Лапчук. — Время сейчас трудное, сам понимашь. В долг берешь чужие
бабки, а отдавать приходится свои кровные. Вот и призадумаешься.
— Не хочешь по
мирному, тогда я натравлю на тебя крутизну, — нашел выход из ситуации Сыромякин. — За двадцать-тридцать процентов
от суммы они с удовольствием из тебя выбьют долги дурь. У меня есть среди них
знакомые, но не хотелось бы применять радикальные меры, насилие, мордобой, сломанные ребра и кровь …
— Это уже другой
разговор, с этого бы и начинал, а не
тянул кота за яйца. Однако ты не пори горячку, остынь, я же свой в доску, не
подведу, — после короткой паузы примирительно произнес Петр. — Давай ни с кем
не будем связываться, чтобы потом нас не пасли, а все решим по-хорошему.
— Так я в самом начале и предлагал, а ты заартачился, —
упрекнул Родион, но тот пропустил мимо
ушей его замечание
— Валюта у меня,
конечно, есть, но я ждал, пока подскочит курс доллара, чтобы получить навар, —
продолжил Лапчук. — Так уж и быть, в знак нашей крепкой дружбы отстегну свою
часть,
— Не часть, а все пятьсот, плюс сто по процентам, итого
шестьсот баксов, — твердо потребовал
Сыромякин.
— Черт с тобой, — согласился Павел.— Где встречаемся?
— Завтра в семь часов вечера в моем лодочном гараже у
Змеиного мыса, — ответил должник.
— А почему не в твоей квартире?
— Не хочу свою грелку посвящать в финансовые дела. Сказал
ей, что сижу на мели, иначе разорит на подарках и косметике. Ей только дай
волю, да денег побольше. С бабами надо ухо востро держать.
— Может, встретимся в каком-нибудь баре или кафе за кружкой
пива или бокалом вина? — предложил
Родион. — Мало радости тащиться в гараж через весь город.
— Не годится. Заруби у себя на носу: финансовые вопросы надо
решать наедине, без свидетелей, —
поучительно велел Лапчук. — А возле баров
ошиваются разные типы, подслушивают разговор, наедут жлобы и плакали тогда твои денежки. Поэтому лучше
подальше от завистливых глаз и чужих ушей.
— Значит, в лодочном гараже?
— Да, искупаемся в море, вода еще теплая, порыбачим, как в
старые добрые времена. Поди, до сих пор рыбалкой увлекаешься?
— Увлекаюсь. На Бочарке
бычков, ратанов и кругляшей
вылавливаю, — охотно отозвался Сыромякин. — Только с каждым годом рыбы все
меньше. Верно, сказал один журналист,
ученых много, а рыбы мало.
— Ничего, на Азове разгуляешься, отведешь душу, — пообещал
Лапчук. — Приедешь, не пожалеешь, по случаю встречи устрою царский ужин.
— Откуда такая щедрость?
— Мы ведь с тобою не
чужие, давно не виделись, вот и разопьем мировую, — ответил Лапчук. — Расходы
по застолью беру на себя. Все-таки виноват, просрочил возврат долга. К тому же
полагал, что ты меня с умыслом не беспокоишь, время тянешь, чтобы, как в банке,
побольше по процентах набежало. А коль
стало невмоготу ждать, то я всегда к
твоим услугам. С крутыми лучше не
связываться, один раз помогут, а потом
всю жизнь доить будут.
— Ты же сам вынудил.
— Ладно, Родька, побузили и забыли. Приготовлю я для тебя шашлык. Тебе из чего больше
нравится? Из свинины, говядины или баранины?
— Из осетра, — ухмыльнулся
Родион, удивляясь его намерениям.
— Из краснюка я и сам
не прочь отведать, но не гарантирую, — рассмеялся Петр. — А вот молодую
баранину и пиленгаса достану. И
шашлыки из них в самый раз, во
рту будут таять. Клавке своей о встрече ничего не говори. Сам знаш, баба-сорока, язык что помело, где-нибудь обязательно проболтается, да и сама
карманы вывернет. Ревизию поведет в свою
пользу. Не дай Бог, крутизна наедет, они
выслеживают все финансовые сделки. На шестьсот баксов, наверняка, клюнут, если с торговок на
центральном колхозном рынке и частных таксистов по тридцать-пятьдесят баксов в
месяц гребут. Я не желаю рисковать своей жизнью и здоровьем. Ты тоже, надеюсь?
— Хорошо, будь по-твоему, — согласился Сыромякин. — Крупная
заначка мне не помешает.
— То-то и оно. Ты, наверное, по-прежнему с Нинкой роман
крутишь, а она дорогие подарки обожает.
— Это тебя не касается, — оборвал его Родион.
— Не обижайся, я Клавке не скажу, гуляй себе на здоровье,
пока хочется и можется. Нам не так уж и
много отпущено на этой грешной земле, — вздохнул он. — Тебе лучше добраться до
остановки на автобусе, а оттуда, если не забыл дорогу, минут
пятнадцать-двадцать хода пешком до лодочных гаражей. С памятью у тёбя все в
порядке?
— В порядке.
— Оно и верно. Если о баксах не забыл, значит, крыша на
месте, — резонно заметил Лапчук. — Впрочем, твое дело, если не боишься
гаишников, то можешь и на тачке прикатить. При хорошей закуске трезвость быстро
наступает. Покупаешься, отдохнешь на берегу, будешь свежий, как огурчик. Ладно,
будь здоров, до встречи, спокойной ночи, набирайся сил, Родька.
— Спокойной. Не вздумай обмануть, — предупредил Сыромякин. —
Чтобы без крутых мер.
— Не враг же я себе, — успокоил его Павел и положил трубку.
«Все-таки заела его совесть, если решил, наконец, сполна должок с процентами
возвратить, — с удовлетворением подумал Родион. — Наверное, испугался разборки с
крутыми пацанами. Надо было с самого начала вопрос ребром поставить, и
не было бы проблем. Как говорится, клин клином
вышибают.
Впрочем, какая разница, главное, что валюта возвратится в
мои руки. С этой согревшей его сердце мыслью он прилег на диван в гостиной.
Жену Зою, крепко спавшую в соседней комнате, он решил не беспокоить, дабы
поберечь энергию для предстоящей встречи.
«Родька выпить и закусить любит, а тем более на халяву, —
размышлял Лапчук, закурив на кухне дешевую сигарету. — Не откажет себе в этом
удовольствии, обязательно появится. На
«колесах» или без, это не имеет
значения. Надобно его как следует встретить, сам напросился, никто за уши не тянул. Видно, тоже иссякли
запасы, а ведь было время, как купец раздавал валюту под честное слово, не требуя расписок.
Где мне взять хотя бы пятьсот долларов? Бизнес не получился,
задавили налогами и поборами мою лавку и
прогорел. Тамару не смог удержать, поняла, что я гол, как сокол, и сбежала, как
только перестал носить подарки, цветы, шоколад и шампанское. Что же делать?
Если Родька не берет меня на пушку, а действительно натравит
крутых, то будет туго. Придется продавать лодочный гараж, нынче никто шесть сот
баксов не даст, квартиры и те за бесценок сплавляют и уезжают в Россию. Неужели
тупик? Должен же быть удачный выход. Родька нашел. а я, пожалуй, не глупее
его». С этими мыслями он промаялся до утра, пока его не осенила идея.
2
— Куда тебя несет, на ночь глядя? Небо хмурое, дождь
собирается, — заметив сборы Сыромякина, спросила Зоя, полнотелая низкорослая
женщина, с по-цыгански черными глазами.
— Пойду воздухом подышу, конечности разомнусь. Надоело торчать у телевизора, —
нехотя ответил он.
— Смотри, не наклюкайся, как в прошлый раз, — предупредила
она. — Напьешься, не пущу. Где хочешь, там и ночуй, никакого от тебя проку.
— Я бы и рад с тоски выпить, да денег нет. Слышь, не звенит
— в подтверждение слов Родион стукнул по
пустому карману. — На халяву
рассчитывать не приходиться. Никто не наливает, каждый ждет, что его
угостят.
— Вот и прекрасно, — обрадовалась женщина. — Может, пить
разучишься. А то какая копейка завелась, тебя на цепи не удержишь — бежишь с
собутыльниками в «1000 мелочей», в «
Волну» или «Морозко»
— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, — пропел
он в подобных случаях любимую присказку и подумал: «Вот стерва, основные места
дислокации пронюхала. Придется переместиться в бар «Виктория» или в «Айсберг»,
но там цены выше.
Хотя с шестьюстами баксов, которые вот-вот подвалят, любой
ресторан, тот же «Керчь», «Интерклуб» или «Митридат» будут мне по карману. У
Петра голова варит, правильно сделал, что предупредил насчет жены, иначе
пришлось бы отдать ей валюту. А так вся
пойдет для личных целей. Продлим мы с
Ниной наш медовый месяц или, как поет Аллегрова, «пиршество любви».
С этой теплой надеждой Сыромякин на маршрутке «Азия» доехал к ближайшей до
лодочных гаражей остановке. Едва вышел из микроавтобуса, как ветер нагнал
рваные густо-пепельные тучи и на землю сорвался мелкий, словно просеянный через
решето дождь. Он хлестал по лицу,
забирался за воротник джинсовой куртки. «Вот Зойка, накаркала, — с
досадой подумал Родион. — Надо
было кепку надеть и зонтик прихватить. Вышел, как фраер на первое свидание.
Неровен час, промокну до нитки и простужусь.
Какая к черту в такую погоду рыбалка. Возьму у Павла баксы и живо назад
. На обратном пути куплю перцовку, пару бутылок пива, жене багеровский портвейн, чтобы не ворчала. Умные люди
правильно говорят: в гостях хорошо, а дома лучше»..
Миновав частные дома и постройки с унылыми под дождем
палисадниками (листва с деревьев осыпалась, трава пожухла), Родион спустился по
узкой тропинке к песчаной полоске пустынного берега. Тучи сгущались, обещая
ливень. Крепчал резкий норд-ост, и волны разбивались о выбеленные летним
солнцем камни, рассыпаясь на мириады соленых брызг. При виде мрачной
картины сердце Родиона тоскливо заныло.
Здесь в прибрежной полосе находился один из лодочных
гаражных кооперативов с одно, двух и
трехэтажными блочными и бетонными строениями. За добротными стальными воротами
хранились яхты, катера, лодки и байды, рыбацкие снасти и другие плавсредства, а
в верхних этажах размещались жилые
помещения. Оживление здесь царило еще два месяца назад.
Потом порадовал последним теплом бархатный сезон, а нынче
властвуют свинцовые с белыми бурунами на гребнях волны, слизывая за
собой песок и гальку. Лодочный гараж Лапчука находился на окраине, рядом с недостроенными состоящими
из стен без перекрытий сооружениями. От других капитальных строений с
прочными стальными воротами к воде тянулись
покрытые коррозией рельсы, по которым в летнюю пору спускали на воду
яхты и катера. А нынче вряд ли кто рискнет выйти в Азовское море, неглубокое, (наибольшая глубина
14 метров
), но грозное во время шторма.
Обрывистый мыс с громоздкими камнями у берега вдавался в
море, где однажды вместе с Лапчуком
Сыромякин ловил на удочку и спиннинг бычков, а затем сварганили уху. Еще
издали на балкончике небольшого двухэтажного гаража Родион увидел Петра,
который после приветственного взмаха руки спустился вниз по лестнице-трапу и
вышел навстречу.
— Держи краба! — с улыбкой на широком монгольского типа лице
Лапчук подал ему жесткую ладонь, и
Родион ощутил крепкое рукопожатие. Затем Петр
резко привлек его к себе и потянулся пухлыми губами к щеке, дохнув
спиртом.
— Что ты меня лобызаешь, как генсека? — Сыромякин попытался
освободиться из его прочных словно обручи объятий.
— Бери выше,
генсеки тебе и в подметки не годятся.
Ты мой лучший кореш! — с жаром произнес
он. — Я за тобой очень тосковал. Места себе не находил, ждал этой встречи.
— Так тосковал, что полгода прятался, — упрекнул Родион.
— Не прятался, а испытывал твой характер, — поправил тот.
— А зачем его испытывать. Вопрос ясен, должен — плати! Вот и все испытания.
Кстати, гони должок, — освободившись из объятий, Родион потребовал от Петра.
— Ты же знаешь, что солидные люди с собой наличные не носят,
у них счета в банке, — глазом не моргнув, сообщил Лапчук.
— Какого же черта ты меня пригласил, если нет денег?
— Зачем тебе деньги? Клавка все равно отымет и потратит на
барахло, — двинул железный
аргумент Лапчук и доверительно добавил. — Я, как и ты, безотказный, всегда готов по первому зову прийти на
помощь ближнему, поэтому и у меня куча
должников. С минуты на минуту сюда должен
подъехать один из них. Потерпи немного и будем квиты. А чтобы весело
скоротать время, дорогой мой и любезный кореш, прошу к столу.
Сыромякин направился было к трапу, но Лапчук цепко схватил его за руку.
— Пошли вниз в бокс, там тихо и уютно, — предложил он. — На
верхнем этаже я затеял ремонт. Там запах от краски и ацетона, еще одуреем или
отек легких получим.
— Как прикажешь.
Продрог я и озяб, черт меня дернул притащиться сюда, — вздрогнул плечами
Родион.
— Ничего, щас мы с тобой
по стопарику пропустим и
согреешься, — повеселел Петро. — Я решил к следующему курортному сезону навести здесь марафет и
сдать гараж отдыхающим, как это делают другие. Лишние деньги не помешают.
— Не помешают, — поощрительно откликнулся Сыромякин. Через
боковую стальную дверь они зашли в гараж. На привычном месте Родион не увидел
дюралевую лодку «Романтика» с подвесным
мотором.
— А где же лодка?
Продал?
— Сдал одному рыбаку
в аренду, — пояснил хозяин. — Он пиленгаса, кефаль и прочую рыбу промышляет.
Ставит сети подальше от глаз рыбинспекции
и всегда с уловом. Часть отдает мне, а я через старух сбываю на рынке.
Хочешь жить, умей вертеться.
Они прошли в тесное помещение без окон, нечто вроде
кладовки, где на стеллажах Лапчук хранил
запчасти, в углу стояла зеленая канистра, а по средине — небольшой стол и две
табуретки. В центре стола початая бутылка и два граненые стакана, ломтики хлеба
и две вскрытые банки «Кильки», на тарелке соленые огурцы и разрезанная на две
части луковица, маленький кусочек сала.
— Прошу, к моему шалашу, — Петро указал рукой на дальний от
двери табурет.
— Это и есть твой царский ужин? — скривился гость. — А где
коньяк, где шашлыки из молодой баранины, где деликатесы? Ты, щирый хохол даже
на сало пожадничал.
— Много ты захотел. За шматом сала поезжай во Львов. Там
один чудак, даже кафе «Сало в шоколаде» открыл, только бы прославиться.
Поэтому, братец, не обессудь, что позволено Цезарю, не дано быку, — ухмыльнулся
хозяин. — Не каждому суждено есть черную и красную икру ложками, на всех едоков
все равно краснюка не хватит. А мы чем богаты, тому и рады.
— Хоть бы масла припас или рыбу поджарил, — посетовал
Родион. — У тебя здесь еды здоровому мужику на один зуб. Ешь сам, а мне давай
баксы, и я пошабашу, пока ливень не хлынул.
— Так не годится, я
тебя голодным не отпущу, — заботливо взглянул на него Лапчук. — Сейчас
подъедет с баксами и харчами приятель,
вот тогда и закатим пир горой. А пока
суд да дело, согреемся спиртом. Ты, я знаю, обожаешь крепкие напитки. Коньяк —
это удел аристократов и господ, а рабочий класс льет спирт и самогон. Он разлил
слегка разбавленный водой спирт в стаканы и предложил, сдвинув их:
— Давай вздрогнем, чтобы баксы не переводились.
Сыромякин опрокинул стакан и почувствовал, как обожгло горло
и перехватило дыхание. На глаза навернулись слезы, он схватил соленый огурец.
— У-у-ух, зараза крепкий, — затряс он головой, хрустя
огурцом. — Ты его слабо разбавил, потому так в голову шибануло.
— Нечего спирт водой портить, ты здоровый, как бык , —
усмехнулся Лапчук, легко осилив стакан и
усердно перемалывая челюстями хлеб с килькой.
— Что-то твой должник не появляется? — напомнил Родион.
— Он у меня одалживал евро, а я велел ему вернуть долларами, — пояснил
Лапчук. — Возможно, задержался в обменном пункте. Ты не волнуйся, он человек
слова и не посмеет меня ослушаться. Знает, с кем имеет дело. Давай еще по одной
дернем.
— Здесь у тебя, как в
склепе, — оглядев мрачный закуток, вздохнул Родион. — Включи лампочку, а то
сидим, как на поминках никакой радости в
сердце.
— Электричество отрезали за неуплату, — сообщил он, достал
свечку и поджег ее от фитилька зажигалки.—Твоя
Зойка знает, что ты у меня?
— Нет, не знает.
— Ты пока покури, а я поднимусь наверх, там у меня
завалялась обещанная бутылка коньяка «Ай-Петри», — хитро подмигнул Петр.
— Что же ты меня
денатуратом травил?— проворчал захмелевший гость.
— Сейчас коньячок попробуешь, — пообещал Лапчук и не спеша встал из-за стола. Вышел, плотно закрыв
за собой дверь. Сыромякин услышал скрежет проворачиваемого в замке ключа.
— Петька, что ты задумал? Открой сейчас же! — Родион
рванулся к стальной двери, толкнул ее плечом, тщетно пытаясь выйти из западни.
— Обвел тебя, лопух, вокруг пальца, — услышал он по другую
сторону двери злорадствующий голос. — Размечтался коньяк на халяву попить
и шашлычками закусить.
— Ну и сволочь же ты! — закричал Сыромякин. — Такой подлости
я от тебя не ожидал. Открой, скотина-а!
— Кричи, кричи, хоть до потери пульса. Никто тебя не
услышит, вокруг ни одной живой души. Ишь, чего захотел — подай ему баксы на
тарелочке с голубой каемочкой.
— Верни хоть мои кровные, пятьсот без процентов, — заявил
Родион. — Здесь у тебя канистра с бензином, подожгу от свечи — и сгорит твой
гараж.
— Ну и напугал. Ты же
сам, дурила, как поросенок поджаришься, одни кости останутся. Мне меньше хлопот будет. Соберу, сброшу в море и никаких
следов. Был Родька и исчез, словно в воду канул. Ни хрена моржового ты от меня не получишь, здесь с голоду и
подохнешь. Мне торопиться некуда.
— Меня будут искать.
— Никому ты не нужен. Безработный, нигде не числишься.
Клавка только обрадуется, что избавилась от дармоеда. Для постели она себе
кобеля покрепче и помоложе сыщет. Может, и я сгожусь. Клавка мне нравится, я на
неё давно глаз положил, но не хотел тебе рога наставлять. А теперь, когда она
овдовеет, упрямиться не станет. Приду к ней на все готовое, квартира, машина,
дача и теплая баба в придачу. Не жизнь, а малина. Вот как твое жлобство обернулось.
Сыромякин, улавливая отрывки его фраз, напряженно размышлял
над ситуацией. «Вот так влил, никогда не ожидал от него такой подлости. Сколько
я здесь смогу пробыть без воды и пищи? — прикидывал он. — Если не загнусь от
жажды и голода, то есть шанс замерзнуть. Хотя
первые дни можно согреваться бензином. Надо сохранить огонек свечи, спичек-то нет. В этом
склепе можно сойти с ума. Зойка, конечно,
забеспокоится, куда я исчез. Обязательно заявит в милицию. Но вряд ли
догадается, что я у Лапчука. Последние полгода я с ним не общался, и о долге
она не знает. Тут он меня по всем статьям обыграл, все продумал, когда
советовал, чтобы Клавке о встрече ни слова».
— Петр! Петька-а, друг закадычный! — закричал он в отчаянии, ощутив пробежавший по телу
озноб. Хмель как рукой сняло, ни в одном глазу. Забарабанил кулаками в дверь.
— Что еще? Какая тебя оса ужалила? — откликнулся тот. — Я
ухожу. Дверь прочная, стальная. Тебе
никогда не выбраться из этого мешка. Крышка и вечная музыка. На духовой
оркестр и венки не рассчитывай. Тихо
уйдешь на тот свет. Был человек и нет, словно корова языком слизала.
— Петька, я ведь не настолько глуп, как ты думаешь, —
равнодушно и даже весело произнес Родион. — Это ты тупой, как сибирский
валенок. Я тоже предусмотрел такой
вариант, и поэтому предупредил Зойку о том, что поехал к тебе за валютой. Она
баба горячая, скандальная, подымет шум, и менты тебя повяжут с поличным,
загремишь на нары под фанфары.
Сыромякин
прислушался, несколько секунд за дверью царила тишина.
— Брешешь, как сивый мерин, берешь меня на пушку, —
неуверенно выдавил из себя Лапчук. — Хватаешься за соломинку, только бы спасти
свою шкуру. ..
— Собаки брешут и ты с ними, а я знаю, что говорю.
— Я договорюсь с
Зойкой.
— Она верующая, в церковь святого Александра Невского ходит.
Побоится грех на душу брать, — возразил Родион, рассеяв его надежды.
— Тогда вот что, пиши расписку, что я тебе ничего не должен
и катись на все четыре стороны, — после короткой паузы неожиданно предложил
Петро, благоразумно решив, что опасно
иметь дело с непредсказуемой бабой. Она, как пить дать, сдаст ментам.
— Мало радости из-за тебя за
«колючкой» париться, — продолжил он. — Неровен час, загнусь от
туберкулеза или другой заразы.
— Конечно, сгинешь, — подтвердил Сыромякин и легко
согласился на предложение.
— Давай бумагу и ручку.
«У него нет другого выхода, а для меня это лучший вариант»,
— подумал с облегчением Лапчук. Достал из
внутреннего кармана куртки записную книжку, вырвал чистую страницу.
Слегка приоткрыл дверь и в образовавшийся проем подал шариковую ручку и листок.
— Нет, так не пойдет, — услышал он возражение Родиона. —
Хитер гусь, я значит, напишу расписку,
ты ее заберешь и захлопнешь ловушку. Давай по-честному, я тебе расписку, а ты
мне — свободу. Черт с ними, с долларами, жизнь дороже. Заходи, продиктуешь. Ты
же здоровый бугай. Мне доходяге с тобой, если даже и захочу, не совладать.
— Да, не совладать,
кишка тонка, — усмехнулся Лапчук и, войдя в подсобку, предупредил. — Только
вздумай дернуться, размажу по стене.
Отодвинул на край стола остатки «пиршества» и положил листок
и ручку. Сыромякин, не сводя с него глаз, взял ручку, приготовился.
— Мелкая ты сошка, Родька, жаба тебя задавила. Для лучшего
друга пожалел паршивые баксы, — укорил
он.— Чуть на грех не спровоцировал. Я ж тебя встретил с открытым сердцем.
— С дулей в кармане, — проворчал Сыромякин.
— Ладно, скупердяй, пиши, — оборвал его Лапчук и
продиктовал. — Расписка. Я, Сыромякин Родион,
как тебя там по отцу?
— Семенович, —
отозвался тот.
— Семенович, — повторил Петро, — заявляю о том, что Лапчук П. М. мне не должен
шестьсот долларов. Никаких претензий я к нему не имею. Написал?
— Готово.
— Поставь дату и свою подпись.
Сыромякин исполнил приказ и подсунул листок Петру, велел —
Ты тоже распишись.
— Это еще зачем?
— Так положено, иначе справка будет недействительна.
Придется заверять у нотариуса и платить деньги, — на полном серьезе, не моргнув
глазом, пояснил Родион. Лапчук придвинул свечу, вчитался в рукопись и, довольно
хмыкнув, размашисто расписался. В тот
момент, когда он барственно откинулся назад, Родион, что было силы ударил его в грудь. Схватил расписку и краем глаза
заметил, как Лапчук с табуреткой под тяжестью собственного тела свалился на
пол.
— Ах ты, скотина-а ! — заскрипел зубами хозяин, пытаясь
подняться. Выбежав из подсобки, Сыромякин
провернул в замке оставленный Лапчуком
ключ, и только теперь удивился
своей находчивости. Сердце учащенно билось, он перевел дыхание.
— Открой, Родька, — услышал он подобревший голос Петра. —
Вспомни, мы же с тобой друзья не разлей вода, не один пуд соли съели. Я
пошутил, а у тебя, вижу, с юмором проблемы. Тебе надобно психиатру показаться. Верну я тебе эти про доллары, гори они синим пламенем.
Хочешь отдам тысячу за моральный ущерб?
— Посиди, подумай над смыслом жизни, — холодно изрек
Сыромякин.— А я пошабашу, Клавка, наверное, ломает голову над тем, куда я
запропастился.
— Так значит, ты мне лапшу на уши вешал, — с тоской и
огорчением произнес Лапчук.— Не один ты, такой шустряк продвинутый. Спасибо за
гостеприимство, за хлеб и соль, век не забуду. Загостился у тебя, а меня
Зоя в теплой постельке заждалась.
— Родька, не бери грех на душу, — простонал узник.
— Впредь не рой яму другому, сам в нее упадешь, — сухо
ответил Родион. — Через пару недель соберу кости и выброшу в море.
— Родька, прости ради Бога, бес попутал! — донесся из-за стальной двери вопль отчаяния.
— Молись
за спасение души, — посоветовал Сыромякин
и покинул мрачный гараж. В лицо, гонимый резким норд-остом, хлестал
холодный дождь, но он, казалось, этого
не замечал. «Теперь Петьке не отвертеться, у меня в кармане расписка с его
подписью, косвенно подтверждающая его
долг. Заставят заплатить сполна, и еще срок схлопочет за попытку умышленного
убийства, — рассуждал Родион. — Если вздумает отпираться, то экспертиза докажет
подлинность его подписи. Пусть немного
помучается, ощутит ужас голодной
смерти, как я ее ощутил. Такими
коварными действиями не шутят».
Уняв
волнение, он отправился в ближайшее отделение милиции, ибо не был ослеплен
жаждой мести, но и коварство простить не пожелал.