Не рой яму

1

Пока водились больные деньги, Родион Сыромякин проявлял чудеса щедрости и явного пренебрежения к дензнакам. Охотно одалживал их страждущим, нередко делал жесты благотворительности, одаривая валютой юные дарования и очарования — эстрадную певицу и балерину. Даже когда сроки возвращения кредитов миновали, он снисходительно-терпеливо, войдя в положение, относился к своим должникам.
Но год назад оказавшись в незавидной роли безработного, Родион вспомнил о должниках. Часть долгов, хотя и без процентов, удалось истребовать, а вот Петр Лапчук не испытывал ни угрызений совести, ни стремления рассчитаться. На телефонные звонки не отвечал. Несколько раз Родион наведывался к нему домой, но электрозвонок был отключен, а на стук никто не открывал, хотя по наползающей на «глазок» тени, не трудно было догадаться, что в квартире кто-то находится, Старушка-соседка по лестничной площадке сообщила, что Лапчук иногда ночует дома.
«Ну, прохиндей, я изведу тебя телефонными звонками», — решил Сыромякин и ровно в час пополуночи без всякой надежды, что снимут трубку, позвонил должнику. После длинных гудков, когда терпение лопнуло и Родион готов был бросить трубку на рычаг, услышал отзыв.
— Какого черта?! Все нормальные люди давно спят, — узнал он грубовато-хрипловатый голос Петра.
— Слава тебе Господи, наконец то дозвонился, застал тебя дома, — обрадовался Родион. — Я грешным делом подумал, что ты скрываешься от меня или куда подался на заработки, чтобы большую деньгу зашибать.
— Мужик, ты кому звонишь? Протри глаза, — изменил голос должник. — Проспись, пьянчуга и не морочь среди ночи людям голову.
— Лапчук, брось валять дурака, я тебя узнал, — произнес Сыромякин.— Второй месяц тебя разыскиваю. Ни слуху, ни духу, как в воду канул.
— Чего тебе надо? Ты, что уголовный розыск или частный детектив?
— Еще спрашиваешь? — обиделся Родион. — Или у тебя память отшибло? Старческий склероз? Все сроки давно прошли, пора долг возвращать.
— Опять ты за свое, как заигранная пластинка,— недовольно проворчал Лапчук. — Я же тебе ясно сказал, как только появятся деньги, сам тебя разыщу и все до копейки отдам. Прилип, как банный лист. Какой же ты жлоб, никакой заботы о ближнем. Почитай лучше заповеди в Библии.
— Хватит юлить. Я эти обещания слышу уже полгода, — напомнил Сыромякин. — Мне позарез сейчас нужна валюта.
— Все люди — братья!— напомнил Петр. — Вот и поступай по-братски. Черт с тобой, зануда невыносимый, на днях должны появиться деньги, тогда и рассчитаемся. Получишь свою долю с процентами.
— Ты верни, хотя бы мои кровные.
— Ладно, хватит ныть, я спать хочу, устал. Ты тоже ложись, лунатик. И какого черта я с тобой связался. Ты мне уже нервов испортил баксов на тысячу, не меньше. Я с тебя их сдеру за моральный ущерб. — пригрозил Лапчук и положил трубку. «Вот наглец», — подумал Сыромякин и снова набрал номер.
— Что тебе еще? — со злостью спросил должник.
— Теперь я с тебя не слезу, — пообещал Родион и заявил. — Или завтра деньги, или тобою займется милиция.
— Ха-ха-ха, напугал. С чем ты в милицию пойдешь? — рассмеялся Петр. — Где доказательства? Расписки я тебе не давал, свидетелей не было. Честное слово к делу не подошьешь. Оно только в Японии ценится. Я скажу, что ты меня шантажируешь.«А ведь он прав, — с тоской подумал кредитор. — Поверил его честному слову».
— Что замолчал, словно воды в рот набрал? — с явным превосходством спросил Лапчук. — Дело твое — табак. Выеденного яйца не стоит.
— Петька, какая же ты сволочь.
— Полегче, гнида, — осадил его Лапчук. — Время сейчас трудное, сам понимашь. В долг берешь чужие бабки, а отдавать приходится свои кровные. Вот и призадумаешься.
— Не хочешь по мирному, тогда я натравлю на тебя крутизну, — нашел выход из ситуации Сыромякин. — За двадцать-тридцать процентов от суммы они с удовольствием из тебя выбьют долги дурь. У меня есть среди них знакомые, но не хотелось бы применять радикальные меры, насилие, мордобой, сломанные ребра и кровь …
— Это уже другой разговор, с этого бы и начинал, а не тянул кота за яйца. Однако ты не пори горячку, остынь, я же свой в доску, не подведу, — после короткой паузы примирительно произнес Петр. — Давай ни с кем не будем связываться, чтобы потом нас не пасли, а все решим по-хорошему.
— Так я в самом начале и предлагал, а ты заартачился, — упрекнул Родион, но тот пропустил мимо ушей его замечание
— Валюта у меня, конечно, есть, но я ждал, пока подскочит курс доллара, чтобы получить навар, — продолжил Лапчук. — Так уж и быть, в знак нашей крепкой дружбы отстегну свою часть,
— Не часть, а все пятьсот, плюс сто по процентам, итого шестьсот баксов, — твердо потребовал Сыромякин.
— Черт с тобой, — согласился Павел.— Где встречаемся?
— Завтра в семь часов вечера в моем лодочном гараже у Змеиного мыса, — ответил должник.
— А почему не в твоей квартире?
— Не хочу свою грелку посвящать в финансовые дела. Сказал ей, что сижу на мели, иначе разорит на подарках и косметике. Ей только дай волю, да денег побольше. С бабами надо ухо востро держать.
— Может, встретимся в каком-нибудь баре или кафе за кружкой пива или бокалом вина? — предложил Родион. — Мало радости тащиться в гараж через весь город.
— Не годится. Заруби у себя на носу: финансовые вопросы надо решать наедине, без свидетелей, — поучительно велел Лапчук. — А возле баров ошиваются разные типы, подслушивают разговор, наедут жлобы и плакали тогда твои денежки. Поэтому лучше подальше от завистливых глаз и чужих ушей.
— Значит, в лодочном гараже?
— Да, искупаемся в море, вода еще теплая, порыбачим, как в старые добрые времена. Поди, до сих пор рыбалкой увлекаешься?
— Увлекаюсь. На Бочарке бычков, ратанов и кругляшей вылавливаю, — охотно отозвался Сыромякин. — Только с каждым годом рыбы все меньше. Верно, сказал один журналист, ученых много, а рыбы мало.
— Ничего, на Азове разгуляешься, отведешь душу, — пообещал Лапчук. — Приедешь, не пожалеешь, по случаю встречи устрою царский ужин.
— Откуда такая щедрость?
— Мы ведь с тобою не чужие, давно не виделись, вот и разопьем мировую, — ответил Лапчук. — Расходы по застолью беру на себя. Все-таки виноват, просрочил возврат долга. К тому же полагал, что ты меня с умыслом не беспокоишь, время тянешь, чтобы, как в банке, побольше по процентах набежало. А коль стало невмоготу ждать, то я всегда к твоим услугам. С крутыми лучше не связываться, один раз помогут, а потом всю жизнь доить будут.
— Ты же сам вынудил.
— Ладно, Родька, побузили и забыли. Приготовлю я для тебя шашлык. Тебе из чего больше нравится? Из свинины, говядины или баранины?
— Из осетра, — ухмыльнулся Родион, удивляясь его намерениям.
— Из краснюка я и сам не прочь отведать, но не гарантирую, — рассмеялся Петр. — А вот молодую баранину и пиленгаса достану. И шашлыки из них в самый раз, во рту будут таять. Клавке своей о встрече ничего не говори. Сам знаш, баба-сорока, язык что помело, где-нибудь обязательно проболтается, да и сама карманы вывернет. Ревизию поведет в свою пользу. Не дай Бог, крутизна наедет, они выслеживают все финансовые сделки. На шестьсот баксов, наверняка, клюнут, если с торговок на центральном колхозном рынке и частных таксистов по тридцать-пятьдесят баксов в месяц гребут. Я не желаю рисковать своей жизнью и здоровьем. Ты тоже, надеюсь?
— Хорошо, будь по-твоему, — согласился Сыромякин. — Крупная заначка мне не помешает.
— То-то и оно. Ты, наверное, по-прежнему с Нинкой роман крутишь, а она дорогие подарки обожает.
— Это тебя не касается, — оборвал его Родион.
— Не обижайся, я Клавке не скажу, гуляй себе на здоровье, пока хочется и можется. Нам не так уж и много отпущено на этой грешной земле, — вздохнул он. — Тебе лучше добраться до остановки на автобусе, а оттуда, если не забыл дорогу, минут пятнадцать-двадцать хода пешком до лодочных гаражей. С памятью у тёбя все в порядке?
— В порядке.
— Оно и верно. Если о баксах не забыл, значит, крыша на месте, — резонно заметил Лапчук. — Впрочем, твое дело, если не боишься гаишников, то можешь и на тачке прикатить. При хорошей закуске трезвость быстро наступает. Покупаешься, отдохнешь на берегу, будешь свежий, как огурчик. Ладно, будь здоров, до встречи, спокойной ночи, набирайся сил, Родька.
— Спокойной. Не вздумай обмануть, — предупредил Сыромякин. — Чтобы без крутых мер.
— Не враг же я себе, — успокоил его Павел и положил трубку. «Все-таки заела его совесть, если решил, наконец, сполна должок с процентами возвратить, — с удовлетворением подумал Родион. — Наверное, испугался разборки с крутыми пацанами. Надо было с самого начала вопрос ребром поставить, и не было бы проблем. Как говорится, клин клином вышибают.
Впрочем, какая разница, главное, что валюта возвратится в мои руки. С этой согревшей его сердце мыслью он прилег на диван в гостиной. Жену Зою, крепко спавшую в соседней комнате, он решил не беспокоить, дабы поберечь энергию для предстоящей встречи.
«Родька выпить и закусить любит, а тем более на халяву, — размышлял Лапчук, закурив на кухне дешевую сигарету. — Не откажет себе в этом удовольствии, обязательно появится. На «колесах» или без, это не имеет значения. Надобно его как следует встретить, сам напросился, никто за уши не тянул. Видно, тоже иссякли запасы, а ведь было время, как купец раздавал валюту под честное слово, не требуя расписок.
Где мне взять хотя бы пятьсот долларов? Бизнес не получился, задавили налогами и поборами мою лавку и прогорел. Тамару не смог удержать, поняла, что я гол, как сокол, и сбежала, как только перестал носить подарки, цветы, шоколад и шампанское. Что же делать?
Если Родька не берет меня на пушку, а действительно натравит крутых, то будет туго. Придется продавать лодочный гараж, нынче никто шесть сот баксов не даст, квартиры и те за бесценок сплавляют и уезжают в Россию. Неужели тупик? Должен же быть удачный выход. Родька нашел. а я, пожалуй, не глупее его». С этими мыслями он промаялся до утра, пока его не осенила идея.

2


— Куда тебя несет, на ночь глядя? Небо хмурое, дождь собирается, — заметив сборы Сыромякина, спросила Зоя, полнотелая низкорослая женщина, с по-цыгански черными глазами.
— Пойду воздухом подышу, конечности разомнусь. Надоело торчать у телевизора, — нехотя ответил он.
— Смотри, не наклюкайся, как в прошлый раз, — предупредила она. — Напьешься, не пущу. Где хочешь, там и ночуй, никакого от тебя проку.
— Я бы и рад с тоски выпить, да денег нет. Слышь, не звенит — в подтверждение слов Родион стукнул по пустому карману. — На халяву рассчитывать не приходиться. Никто не наливает, каждый ждет, что его угостят.
— Вот и прекрасно, — обрадовалась женщина. — Может, пить разучишься. А то какая копейка завелась, тебя на цепи не удержишь — бежишь с собутыльниками в «1000 мелочей», в « Волну» или «Морозко»
— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, — пропел он в подобных случаях любимую присказку и подумал: «Вот стерва, основные места дислокации пронюхала. Придется переместиться в бар «Виктория» или в «Айсберг», но там цены выше.
Хотя с шестьюстами баксов, которые вот-вот подвалят, любой ресторан, тот же «Керчь», «Интерклуб» или «Митридат» будут мне по карману. У Петра голова варит, правильно сделал, что предупредил насчет жены, иначе пришлось бы отдать ей валюту. А так вся пойдет для личных целей. Продлим мы с Ниной наш медовый месяц или, как поет Аллегрова, «пиршество любви».
С этой теплой надеждой Сыромякин на маршрутке «Азия» доехал к ближайшей до лодочных гаражей остановке. Едва вышел из микроавтобуса, как ветер нагнал рваные густо-пепельные тучи и на землю сорвался мелкий, словно просеянный через решето дождь. Он хлестал по лицу, забирался за воротник джинсовой куртки. «Вот Зойка, накаркала, — с досадой подумал Родион. — Надо было кепку надеть и зонтик прихватить. Вышел, как фраер на первое свидание. Неровен час, промокну до нитки и простужусь. Какая к черту в такую погоду рыбалка. Возьму у Павла баксы и живо назад . На обратном пути куплю перцовку, пару бутылок пива, жене багеровский портвейн, чтобы не ворчала. Умные люди правильно говорят: в гостях хорошо, а дома лучше»..
Миновав частные дома и постройки с унылыми под дождем палисадниками (листва с деревьев осыпалась, трава пожухла), Родион спустился по узкой тропинке к песчаной полоске пустынного берега. Тучи сгущались, обещая ливень. Крепчал резкий норд-ост, и волны разбивались о выбеленные летним солнцем камни, рассыпаясь на мириады соленых брызг. При виде мрачной картины сердце Родиона тоскливо заныло.
Здесь в прибрежной полосе находился один из лодочных гаражных кооперативов с одно, двух и трехэтажными блочными и бетонными строениями. За добротными стальными воротами хранились яхты, катера, лодки и байды, рыбацкие снасти и другие плавсредства, а в верхних этажах размещались жилые помещения. Оживление здесь царило еще два месяца назад.
Потом порадовал последним теплом бархатный сезон, а нынче властвуют свинцовые с белыми бурунами на гребнях волны, слизывая за собой песок и гальку. Лодочный гараж Лапчука находился на окраине, рядом с недостроенными состоящими из стен без перекрытий сооружениями. От других капитальных строений с прочными стальными воротами к воде тянулись покрытые коррозией рельсы, по которым в летнюю пору спускали на воду яхты и катера. А нынче вряд ли кто рискнет выйти в Азовское море, неглубокое, (наибольшая глубина 14 метров ), но грозное во время шторма.
Обрывистый мыс с громоздкими камнями у берега вдавался в море, где однажды вместе с Лапчуком Сыромякин ловил на удочку и спиннинг бычков, а затем сварганили уху. Еще издали на балкончике небольшого двухэтажного гаража Родион увидел Петра, который после приветственного взмаха руки спустился вниз по лестнице-трапу и вышел навстречу.
— Держи краба! — с улыбкой на широком монгольского типа лице Лапчук подал ему жесткую ладонь, и Родион ощутил крепкое рукопожатие. Затем Петр резко привлек его к себе и потянулся пухлыми губами к щеке, дохнув спиртом.
— Что ты меня лобызаешь, как генсека? — Сыромякин попытался освободиться из его прочных словно обручи объятий.
— Бери выше, генсеки тебе и в подметки не годятся. Ты мой лучший кореш! — с жаром произнес он. — Я за тобой очень тосковал. Места себе не находил, ждал этой встречи.
— Так тосковал, что полгода прятался, — упрекнул Родион.
— Не прятался, а испытывал твой характер, — поправил тот.
— А зачем его испытывать. Вопрос ясен, должен — плати! Вот и все испытания. Кстати, гони должок, — освободившись из объятий, Родион потребовал от Петра.
— Ты же знаешь, что солидные люди с собой наличные не носят, у них счета в банке, — глазом не моргнув, сообщил Лапчук.
— Какого же черта ты меня пригласил, если нет денег?
— Зачем тебе деньги? Клавка все равно отымет и потратит на барахло, — двинул железный аргумент Лапчук и доверительно добавил. — Я, как и ты, безотказный, всегда готов по первому зову прийти на помощь ближнему, поэтому и у меня куча должников. С минуты на минуту сюда должен подъехать один из них. Потерпи немного и будем квиты. А чтобы весело скоротать время, дорогой мой и любезный кореш, прошу к столу.
Сыромякин направился было к трапу, но Лапчук цепко схватил его за руку.
— Пошли вниз в бокс, там тихо и уютно, — предложил он. — На верхнем этаже я затеял ремонт. Там запах от краски и ацетона, еще одуреем или отек легких получим.
— Как прикажешь. Продрог я и озяб, черт меня дернул притащиться сюда, — вздрогнул плечами Родион.
— Ничего, щас мы с тобой по стопарику пропустим и согреешься, — повеселел Петро. — Я решил к следующему курортному сезону навести здесь марафет и сдать гараж отдыхающим, как это делают другие. Лишние деньги не помешают.
— Не помешают, — поощрительно откликнулся Сыромякин. Через боковую стальную дверь они зашли в гараж. На привычном месте Родион не увидел дюралевую лодку «Романтика» с подвесным мотором.
— А где же лодка? Продал?
— Сдал одному рыбаку в аренду, — пояснил хозяин. — Он пиленгаса, кефаль и прочую рыбу промышляет. Ставит сети подальше от глаз рыбинспекции и всегда с уловом. Часть отдает мне, а я через старух сбываю на рынке. Хочешь жить, умей вертеться.
Они прошли в тесное помещение без окон, нечто вроде кладовки, где на стеллажах Лапчук хранил запчасти, в углу стояла зеленая канистра, а по средине — небольшой стол и две табуретки. В центре стола початая бутылка и два граненые стакана, ломтики хлеба и две вскрытые банки «Кильки», на тарелке соленые огурцы и разрезанная на две части луковица, маленький кусочек сала.
— Прошу, к моему шалашу, — Петро указал рукой на дальний от двери табурет.
— Это и есть твой царский ужин? — скривился гость. — А где коньяк, где шашлыки из молодой баранины, где деликатесы? Ты, щирый хохол даже на сало пожадничал.
— Много ты захотел. За шматом сала поезжай во Львов. Там один чудак, даже кафе «Сало в шоколаде» открыл, только бы прославиться. Поэтому, братец, не обессудь, что позволено Цезарю, не дано быку, — ухмыльнулся хозяин. — Не каждому суждено есть черную и красную икру ложками, на всех едоков все равно краснюка не хватит. А мы чем богаты, тому и рады.
— Хоть бы масла припас или рыбу поджарил, — посетовал Родион. — У тебя здесь еды здоровому мужику на один зуб. Ешь сам, а мне давай баксы, и я пошабашу, пока ливень не хлынул.
— Так не годится, я тебя голодным не отпущу, — заботливо взглянул на него Лапчук. — Сейчас подъедет с баксами и харчами приятель, вот тогда и закатим пир горой. А пока суд да дело, согреемся спиртом. Ты, я знаю, обожаешь крепкие напитки. Коньяк — это удел аристократов и господ, а рабочий класс льет спирт и самогон. Он разлил слегка разбавленный водой спирт в стаканы и предложил, сдвинув их:
— Давай вздрогнем, чтобы баксы не переводились.
Сыромякин опрокинул стакан и почувствовал, как обожгло горло и перехватило дыхание. На глаза навернулись слезы, он схватил соленый огурец.
— У-у-ух, зараза крепкий, — затряс он головой, хрустя огурцом. — Ты его слабо разбавил, потому так в голову шибануло.
— Нечего спирт водой портить, ты здоровый, как бык , — усмехнулся Лапчук, легко осилив стакан и усердно перемалывая челюстями хлеб с килькой.
— Что-то твой должник не появляется? — напомнил Родион.
— Он у меня одалживал евро, а я велел ему вернуть долларами, — пояснил Лапчук. — Возможно, задержался в обменном пункте. Ты не волнуйся, он человек слова и не посмеет меня ослушаться. Знает, с кем имеет дело. Давай еще по одной дернем.
— Здесь у тебя, как в склепе, — оглядев мрачный закуток, вздохнул Родион. — Включи лампочку, а то сидим, как на поминках никакой радости в сердце.
— Электричество отрезали за неуплату, — сообщил он, достал свечку и поджег ее от фитилька зажигалки.—Твоя Зойка знает, что ты у меня?
— Нет, не знает.
— Ты пока покури, а я поднимусь наверх, там у меня завалялась обещанная бутылка коньяка «Ай-Петри», — хитро подмигнул Петр.
— Что же ты меня денатуратом травил?— проворчал захмелевший гость.
— Сейчас коньячок попробуешь, — пообещал Лапчук и не спеша встал из-за стола. Вышел, плотно закрыв за собой дверь. Сыромякин услышал скрежет проворачиваемого в замке ключа.
— Петька, что ты задумал? Открой сейчас же! — Родион рванулся к стальной двери, толкнул ее плечом, тщетно пытаясь выйти из западни.
— Обвел тебя, лопух, вокруг пальца, — услышал он по другую сторону двери злорадствующий голос. — Размечтался коньяк на халяву попить и шашлычками закусить.
— Ну и сволочь же ты! — закричал Сыромякин. — Такой подлости я от тебя не ожидал. Открой, скотина-а!
— Кричи, кричи, хоть до потери пульса. Никто тебя не услышит, вокруг ни одной живой души. Ишь, чего захотел — подай ему баксы на тарелочке с голубой каемочкой.
— Верни хоть мои кровные, пятьсот без процентов, — заявил Родион. — Здесь у тебя канистра с бензином, подожгу от свечи — и сгорит твой гараж.
— Ну и напугал. Ты же сам, дурила, как поросенок поджаришься, одни кости останутся. Мне меньше хлопот будет. Соберу, сброшу в море и никаких следов. Был Родька и исчез, словно в воду канул. Ни хрена моржового ты от меня не получишь, здесь с голоду и подохнешь. Мне торопиться некуда.
— Меня будут искать.
— Никому ты не нужен. Безработный, нигде не числишься. Клавка только обрадуется, что избавилась от дармоеда. Для постели она себе кобеля покрепче и помоложе сыщет. Может, и я сгожусь. Клавка мне нравится, я на неё давно глаз положил, но не хотел тебе рога наставлять. А теперь, когда она овдовеет, упрямиться не станет. Приду к ней на все готовое, квартира, машина, дача и теплая баба в придачу. Не жизнь, а малина. Вот как твое жлобство обернулось.
Сыромякин, улавливая отрывки его фраз, напряженно размышлял над ситуацией. «Вот так влил, никогда не ожидал от него такой подлости. Сколько я здесь смогу пробыть без воды и пищи? — прикидывал он. — Если не загнусь от жажды и голода, то есть шанс замерзнуть. Хотя первые дни можно согреваться бензином. Надо сохранить огонек свечи, спичек-то нет. В этом склепе можно сойти с ума. Зойка, конечно, забеспокоится, куда я исчез. Обязательно заявит в милицию. Но вряд ли догадается, что я у Лапчука. Последние полгода я с ним не общался, и о долге она не знает. Тут он меня по всем статьям обыграл, все продумал, когда советовал, чтобы Клавке о встрече ни слова».
— Петр! Петька-а, друг закадычный! — закричал он в отчаянии, ощутив пробежавший по телу озноб. Хмель как рукой сняло, ни в одном глазу. Забарабанил кулаками в дверь.
— Что еще? Какая тебя оса ужалила? — откликнулся тот. — Я ухожу. Дверь прочная, стальная. Тебе никогда не выбраться из этого мешка. Крышка и вечная музыка. На духовой оркестр и венки не рассчитывай. Тихо уйдешь на тот свет. Был человек и нет, словно корова языком слизала.
— Петька, я ведь не настолько глуп, как ты думаешь, — равнодушно и даже весело произнес Родион. — Это ты тупой, как сибирский валенок. Я тоже предусмотрел такой вариант, и поэтому предупредил Зойку о том, что поехал к тебе за валютой. Она баба горячая, скандальная, подымет шум, и менты тебя повяжут с поличным, загремишь на нары под фанфары.
Сыромякин прислушался, несколько секунд за дверью царила тишина.
— Брешешь, как сивый мерин, берешь меня на пушку, — неуверенно выдавил из себя Лапчук. — Хватаешься за соломинку, только бы спасти свою шкуру. ..
— Собаки брешут и ты с ними, а я знаю, что говорю.
— Я договорюсь с Зойкой.
— Она верующая, в церковь святого Александра Невского ходит. Побоится грех на душу брать, — возразил Родион, рассеяв его надежды.
— Тогда вот что, пиши расписку, что я тебе ничего не должен и катись на все четыре стороны, — после короткой паузы неожиданно предложил Петро, благоразумно решив, что опасно иметь дело с непредсказуемой бабой. Она, как пить дать, сдаст ментам.
— Мало радости из-за тебя за «колючкой» париться, — продолжил он. — Неровен час, загнусь от туберкулеза или другой заразы.
— Конечно, сгинешь, — подтвердил Сыромякин и легко согласился на предложение.
— Давай бумагу и ручку.
«У него нет другого выхода, а для меня это лучший вариант», — подумал с облегчением Лапчук. Достал из внутреннего кармана куртки записную книжку, вырвал чистую страницу. Слегка приоткрыл дверь и в образовавшийся проем подал шариковую ручку и листок.
— Нет, так не пойдет, — услышал он возражение Родиона. — Хитер гусь, я значит, напишу расписку, ты ее заберешь и захлопнешь ловушку. Давай по-честному, я тебе расписку, а ты мне — свободу. Черт с ними, с долларами, жизнь дороже. Заходи, продиктуешь. Ты же здоровый бугай. Мне доходяге с тобой, если даже и захочу, не совладать.
— Да, не совладать, кишка тонка, — усмехнулся Лапчук и, войдя в подсобку, предупредил. — Только вздумай дернуться, размажу по стене.
Отодвинул на край стола остатки «пиршества» и положил листок и ручку. Сыромякин, не сводя с него глаз, взял ручку, приготовился.
— Мелкая ты сошка, Родька, жаба тебя задавила. Для лучшего друга пожалел паршивые баксы, — укорил он.— Чуть на грех не спровоцировал. Я ж тебя встретил с открытым сердцем.
— С дулей в кармане, — проворчал Сыромякин.
— Ладно, скупердяй, пиши, — оборвал его Лапчук и продиктовал. — Расписка. Я, Сыромякин Родион, как тебя там по отцу?
— Семенович, — отозвался тот.
— Семенович, — повторил Петро, — заявляю о том, что Лапчук П. М. мне не должен шестьсот долларов. Никаких претензий я к нему не имею. Написал?
— Готово.
— Поставь дату и свою подпись.
Сыромякин исполнил приказ и подсунул листок Петру, велел — Ты тоже распишись.
— Это еще зачем?
— Так положено, иначе справка будет недействительна. Придется заверять у нотариуса и платить деньги, — на полном серьезе, не моргнув глазом, пояснил Родион. Лапчук придвинул свечу, вчитался в рукопись и, довольно хмыкнув, размашисто расписался. В тот момент, когда он барственно откинулся назад, Родион, что было силы ударил его в грудь. Схватил расписку и краем глаза заметил, как Лапчук с табуреткой под тяжестью собственного тела свалился на пол.
— Ах ты, скотина-а ! — заскрипел зубами хозяин, пытаясь подняться. Выбежав из подсобки, Сыромякин провернул в замке оставленный Лапчуком ключ, и только теперь удивился своей находчивости. Сердце учащенно билось, он перевел дыхание.
— Открой, Родька, — услышал он подобревший голос Петра. — Вспомни, мы же с тобой друзья не разлей вода, не один пуд соли съели. Я пошутил, а у тебя, вижу, с юмором проблемы. Тебе надобно психиатру показаться. Верну я тебе эти про доллары, гори они синим пламенем. Хочешь отдам тысячу за моральный ущерб?
— Посиди, подумай над смыслом жизни, — холодно изрек Сыромякин.— А я пошабашу, Клавка, наверное, ломает голову над тем, куда я запропастился.
— Так значит, ты мне лапшу на уши вешал, — с тоской и огорчением произнес Лапчук.— Не один ты, такой шустряк продвинутый. Спасибо за гостеприимство, за хлеб и соль, век не забуду. Загостился у тебя, а меня Зоя в теплой постельке заждалась.
— Родька, не бери грех на душу, — простонал узник.
— Впредь не рой яму другому, сам в нее упадешь, — сухо ответил Родион. — Через пару недель соберу кости и выброшу в море.
— Родька, прости ради Бога, бес попутал! — донесся из-за стальной двери вопль отчаяния.
— Молись за спасение души, — посоветовал Сыромякин и покинул мрачный гараж. В лицо, гонимый резким норд-остом, хлестал холодный дождь, но он, казалось, этого не замечал. «Теперь Петьке не отвертеться, у меня в кармане расписка с его подписью, косвенно подтверждающая его долг. Заставят заплатить сполна, и еще срок схлопочет за попытку умышленного убийства, — рассуждал Родион. — Если вздумает отпираться, то экспертиза докажет подлинность его подписи. Пусть немного помучается, ощутит ужас голодной смерти, как я ее ощутил. Такими коварными действиями не шутят».
Уняв волнение, он отправился в ближайшее отделение милиции, ибо не был ослеплен жаждой мести, но и коварство простить не пожелал.