В конце дня похолодало. Снег уже не таял, лужи покрылись ледяной коркой. Небо закрыли темно-серые тучи. Задул пронизывающий ветер. Неприятная была погода.
Видимо, поэтому лица у пассажиров были озабоченные, хмурые. Они стали еще сумрачнее, когда в троллейбус вошел бомж. Он был одет в замызганную сиреневую куртку, подпоясанную бечевой. Из-под головного убора неопределенного вида торчали во все стороны немытые космы. Бомжу было под шестьдесят. Он прошел к свободному месту, сел. Сосед, прилично одетый пенсионер, отодвинулся к самому окну.
– Да, погодка! – жизнерадостно заговорил бомж.– У кого крыши над головой нет, тому ночью туго придется! – он протянул соседу заскорузлую руку.– Иван!
– Петр,– нехотя представился пенсионер. Он с плохо скрытой брезгливостью пожал руку бомжу.
– Мне-то еще повезло,– словоохотливо продолжал тот.– В комке сейчас ночую… Сторожу… Хозяева вечером запирают, утром выпускают.
Пенсионер искоса взглянул на него.
– А если что-нибудь случится? Пожар, например.
– Бог пока миловал… Они и поесть что-нибудь оставляют, покурить. Спиртное, правда, домой на ночь отвозят… Диоген Лаэртский,– он с удовольствием произнес звучное имя,– в бочке спал, а я вот – в комке.
Иван засмеялся, но взгляд его оставался серьезным. Возможно, он испытал в жизни столько несчастий, что глаза его навсегда утратили способность выражать веселость. Сосед посмотрел на бомжа с некоторым любопытством.
– Диоген из Синопа. Лаэртский – это другой.
– Пусть из Синопа… Мудрец был из мудрецов. Однажды Александр Великий, полководец непобедимый, захотел его видеть. Сам к нему пришел. А Диоген лежит возле бочки своей, на солнце греется. Александр говорит: «Скажи, что ты желаешь. Я все исполню». Уважал его. А Диоген: «Желаю, чтобы ты не заслонял мне солнце. Отойди!» Петя, представляешь? «Отойди!» Александру! – Он снова рассмеялся.– Не нужно было ему ничего! Для души своей он только жил…
Стоявшая недалеко молодая миловидная киргизка внимательно прислушивалась к его словам.
– Главное – это жизнь души,– убежденно произнес Иван, и его глаза вспыхнули на миг бесшабашно и упрямо.
– Растут как грибы после дождя,– с осуждением заметил пенсионер и кивнул головой на мелькнувший за окном богатый особняк, настоящий средневековый замок.
– А я таким людям не завидую,– тотчас же отозвался Иван.– Не знают они покоя…
Он вдруг замолчал. В троллейбус зашел еще один бомж, худой коренастый киргизлет за пятьдесят. Иван уступил ему место и стал с участием расспрашивать. Тот кратко отвечал. Он был подавлен, но старался держаться с достоинством. Выяснилось, что зовут его Омурбек, приехал он из Нарынской области, в Бишкеке оказался совсем один, без денег, без работы, без жилья.
Иван долго смотрел на него все понимающим, человеколюбивым взглядом. Затем достал из кармана куртки пачку с тремя папиросами и несколько скомканных сомов, уговорил Омурбека все взять. Немного подумав, Иван развязал бечевку, сунул ее в карман штанов, решительно снял с себя куртку и размашистым, великодушным жестом протянул Омурбеку (тот отрицательно покачал головой). Наверное, так в старину царь дарил шубу со своего плеча отличившемуся боярину или служилому человеку. Куртка была такая же грязная, рваная, как на Омурбеке, но подлиннее и потеплее. Иван остался в свитере.
– Замерзнешь же! – сказал пенсионер.
Иван похлопал себя по груди.
– Под этим еще один.
Он молча стал надевать куртку на Омурбека. С трудом натянул одну куртку на другую. Нарынчанин сдержанно, но искренне поблагодарил. Пассажиры с интересом наблюдали за происходящим. Лица их смягчились. Серые глаза молодой киргизки засияли добрым светом. Она была удивительно красива в эту минуту.
Вскоре Омурбек собрался выходить. Иван одернул на нем куртки.
– Ну, давай, земляк! – Он похлопал Омурбека по спине.
На следующей остановке сходил он сам. Сосед дружески с ним попрощался. Выходя, Иван взглянул на шофера с виноватой усмешкой и развел руками, как бы говоря: «Ну что с меня взять?» Водитель лишь раздраженно бросил:
– Бабай, ты меня уже достал!
Иван пошел по улице, подставляя лицо ледяному ветру и удовлетворенно улыбаясь…