В один из июньских выходных, родители и я - семнадцатилетний юноша, отправились в областную больницу проведать бабушку. У нее было подозрение на рак и, потому ее направили не в городскую, а в областную клинику. Еще дома отец предупредил всех держаться бодренько и ни в коем случае не напоминать о болезни. Я торжественно пообещал, но особого энтузиазма от поездки не испытывал. Хоть бабуля и родная, и проведать ее – семейный долг, из-за этого у меня безнадежно «горел» поход на речку в компании с симпатичной подружкой.
Дорога до больницы не приподняла настроения. Мало того, что автобус оказался переполнен, у него не открывались окна и все пассажиры, изнемогая от жары, кляли погоду и душного мучителя на колесах. В конце концов, основательно упарясь, мы добрались до места. Последним испытанием стала прокаленная солнцем дорожка, которую мы преодолели на последнем дыхании и вошли в больничный корпус. Здесь в прохладе здания спасались от полуденного зноя больные и их посетители. В вестибюле стоял ровный шум - кругом жаловались на болячки, делились новостями, давали наставления.
Бабушка уже ждала нас, заняв место на одном из диванчиков. Увидев ее, я искренне обрадовался. Досада за сорванную поездку на речку бесследно улетучилась. Мне было жаль славную бабуленцию, которая пока не догадывалась о своей страшной болезни. Держалась она молодцом, живо интересовалась новостями. Мы наперебой галдели, совали ей домашние угощения, бестолково суетились.
Внезапно что-то отвлекло меня. Что, я сразу не понял. Монотонный шум в вестибюле как-то смялся и удивленной волной прокатился по залу. Я обернулся. От двери прямо к регистратуре, противно шаркая ногами по мраморному полу, шел старик. Несмотря на жару, на нем была порыжелая от времени шинель железнодорожника и пыльные кирзовые сапоги. В руках старик держал корзинку, прикрытую несвежей газеткой. Щетинистое лицо его облепила маска тупой усталости. Он походил на бомжа, шел, распространяя вокруг затхлый запах давно не стираного белья. Люди на его пути поспешно отстранялись, давая дорогу, некоторые брезгливо отворачивались. Толстяк с соседнего диванчика проворчал: «Совсем из ума выжил. Спутал больницу с приемкой стеклотары». Под недоумевающими взглядами, старик дотащился до справочной и закричал в окошко: «Горбатюк здесь? Га? На третьем? Га?» Молоденькая сестричка в белом халатике что-то втолковывала ему, но старик, то ли ничего не слыша, то ли ничего не понимая, продолжал талдычить свое. Девчонке из справочной скоро надоело возиться с дедом, она схватила телефон и отвернулась от него. Тот сокрушенно махнул рукой и отошел от окошечка. С ближайшего диванчика тут же вспорхнула молодая парочка. Старик устало пристроился на освободившееся место и громко запричитал: «А може она вмерла? Чего ж я тащился в такую даль?»
Мало-помалу окружающих перестал интересовать старик, я же продолжал исподволь наблюдать за ним. Его шинель и тяжелые сапоги в такую жару, таинственная Горбатюк невольно возбуждали мое любопытство.
Минут через пять медсестра привела в вестибюль старушку. Старушка плохо передвигалась, одной рукой опираясь о медсестру, а другой о стену. Хрупкое тело ее в широченном больничном халате казалось совсем ссохшимся. Старик не сразу заметил их, а, увидев, встрепенулся навстречу. При этом он заковырялся и чуть не упал. Его еле успели подхватить стоящие рядом молодые ребята. Неуклюжесть старого чудака вновь захватило внимание окружающих. Все заулыбались, с обывательской жадностью ожидая очередной неловкости деда. Их надежды развлечься не сбылись. Старики неожиданно для всех стали обниматься. То истово, то нежно, не обращая внимания на глазеющих вокруг. И в этом ничего не было комичного. Пыльный старик и тщедушная старушонка радовались встрече как молодожены. Вестибюль затих. Повидавшее многое медсестра, и та стояла, боясь шевельнуться. Привычные скрывать свои чувства даже тут, в больнице, где боль, надежда и смерть неразделимы, все были поражены искренней обнаженностью чувств. Сказка вечной любви не в книгах, а здесь, перед их глазами стояла сейчас в образе доживающей свой век пары. По умам прокатилось: «А, может, и правда?»
Внезапно старик отстранился от жены. Как можно скоро для своих лет, он побежал к оставленной на диванчике корзинке, покопался в ней. Вынув оттуда небольшой газетный кулечек, он вернулся к жене, протянул ей гостинец. Та приняла подарок, прижала к груди. Но скрюченные артритом пальцы не удержали кулек. Из него просыпались конфеты, копеечное драже.
Звонко стуча по мраморному полу во внезапно наступившей тишине, конфеты раскатились по сторонам. Их бросились собирать, совать обратно старушке. Та улыбалась, благодарно кивая головой. По щекам ее катились слезы радости и бессилия.
Случилось это много лет назад. Я повзрослел, у самого появились дети. Но для меня все продолжают падать и катиться, вспыхивая в солнечных лучах, маленькие шарики – сахарные капельки любви.
