Знал бы ты, мой друг-читатель, особенно, если ты молод, как часто я ловлю себя на мысли о максимализме молодости. Увы, сия чаша редко кого миновала, меня – нет. Об этом
часто теперь жалею… О чём я? О том, как порой пренебрежительна молодость к тому, чем жило
старшее поколение: что ценилось, за что любили и уважали, как веселились в редкие праздники –
словом, на чём века стояла наша родная русская культура, которой кланялись многие народы…
Теперь уже не то, а всё она, максималистка-молодость, постаралась: лучшее там, за бугром. Это значит – забыть, что ты русский, дитя родной земли, что осознаётся с возрастом. Горько тогда.
Вот и мне как-то неуютно и тоскливо стало сегодня. Услышала по радио, пожалуй,
самую задушевную и любимую в народе песню «Шумел камыш», на которую молодые давно
(в прямом и переносном смысле) махнули рукой… А жаль, потому что она, как ни странно,
делала человека нравственнее, поднимала его, омывая слезами девичье горе.
Я впервые её услышала в далёком детстве ( в первый класс ходила), когда в нашем
доме собрались женщины, человек тридцать, чтобы отметить какой-то колхозный праздник. Ни одного мужчины… всех выкосила треклятая война.
Председатель Татьяна Ивановна неспешно поднялась за скромно накрытым столом
(кроме хлеба и пяти бутылок с чем-то, на нём ничего не было) и сказала:
- Ну, бабоньки, за наших не вернувшихся с полей сражений мужей, сыновей, братьев молча
свои боевые сто грамм…
Не договорила она – разрыдалась за столом Максимиха, у которой на фронте погибли
муж, два сына и брат. За ней залились слезами все, не дотронувшись до алюминиевых кружек, в
которых и были те боевые… Татьяна Ивановна поставила кружку на стол, не пригубив, и не
успевала смахивать свои слёзы: у неё четверо подростков…муж погиб за два дня до Победы.
Кажется, сейчас вижу ту картину и слышу причитания трезвых женщин, вынесших на
своих плечах не меньше, чем невернувшиеся… Плакала и наша мама, вытирая неуёмные слёзы
фартуком: у неё на руках нас пятеро, без отца-то… Я смотрела на них с печки, наблюдая больше за мамой. Вот она взяла кружку, вроде глотнула и тихо повела мелодию (петь она любила, умела, и голос был приятный, грудной, бархатный).
- Спасибо тебе, Владимировна, умеешь ты брать себя в руки, - сказала председатель маме и подхватила пение.
Одна за другой женщины вступали в мелодию, украшая песню колоритом своего голоса, каждый из которых вещал о слезах любви, отчаяния и надежды, точно каждая из поющих пережила то, о чём поведано в песне:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка тёмная была.
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра…
Голоса сливались, заполняя весь дом и, кажется, раздвигая его стены, вырывались на улицу. А я, слушая их, будто плыла на волнах песни, должно быть, над лугом, где «помятая трава» и где «его уж нету и не будет никогда»…
А если дома не поверят,
Ты приходи опять сюда.
Она пришла – его уж нету,
Его не будет никогда.
Немногое я поняла в содержании, но с каким трепетом женщины пели… Это мне
запомнилось, не забывалось.
Как-то, когда я была уже взрослой, разглядывала деревенские фотографии. На одной
из них была удивительно красивая пара молодых.
- Кто они? – спросила я у мамы.
- Как тебе сказать… - сдержанно произнесла она, а потом как-то осторожно добавила:
« Ладно, расскажу. Она – дальняя наша родственница, а может, и не родственница – кто их знает… Красива уж больно была. Поговаривали, что она внебрачная дочка твоего дяди Фёдора.
Ефросинья. В сорок первом-то ей стукнуло восемнадцать. И закрутился возле неё Иван, сын Игната, что от нас через три дома. Первый красавец, гармонист да плясун, в кинах бы его
только и показывать. Играть – играли, а жениться он не спешил, хоть уж армию отслужил. Доигрались. За неделю до войны и случилось то, о чём в песне той «Шумел камыш…». Отец Ивана, Игнат, прослышал об этом в деревне да чересседельником его и выходил, заключив:
«В субботу следующую женю, семя чёртово». Свадьбу собрали наскоро, через шесть дней, точно в субботу, как решил отец. Гуляла, конечно, свадьба, веселилась. Под медовухой и безногий пляшет. А вот песня-любимица всех времён про «Камыш» не звучала – народ понятливый, да и пара очень уж редкая по красоте.
Только вот посчастливиться паре не пришлось. На следующий день, в воскресенье. двадцать второго июня, началась растреклятая война. У всех мужчин дорога одна – к военкомату.
На второй день войны по этой дороге ушла и пара молодых, Иван с Ефросиньей. Шли в обнимку,
тихо напевая:
А поутру они проснулись,
Кругом помятая трава.
И не беда, что так случилось,
Беда, что нас взяла война…
Пели, смахивая слезу, нашу родную русскую песню, вмиг подладив её под грозное роковое
время: « …И не беда, что так случилось, беда, что нас взяла война». И правда, уходили навсегда. Погибли оба. Она – под Варшавой. Он – в Берлине. Красивая была пара…» - закончила мама, осенив себя крестом.
А мне подумалось: вот она – жизнь народа и его песен. Они извечно служили друг другу в мирные дни радостей да печалей и в годину грозных испытаний. Служили, оберегая
друг друга, защищая родную землю.
Летит время. Всё меняется, но не всё, вижу я, к лучшему… Стыдно-то как за вопли нынешние да взвизгивания на сцене бьющейся в конвульсиях молодёжи. Ей кажется, что…поёт. Мне не видится уж в ней ничего русского. Что, она уже без Родины? Боюсь, что – да…
02.09.2012 г.
